Разливала принёс ему кружку и еле заметно покачал головой, предупреждая об опасности, но Руко отмахнулся.
- Что хочу, то и делаю! - хлебнул и рыгнул во всю громкость.
Немолодой разливала только обреченно вздохнул да ушёл подальше, спрятавшись за стойкой, а Руко, изо всех сил заставляя себя не отступать, заорал ещё громче:
- Струсил перед этими что ли? - ткнул он пальцем на канемцов, что смотрели на него как на мелкую ничтожную таракашку. - Они никто! Обычные мрази, гнущиеся в поклонах перед своим Фарзой! - он отхлебнул, понимая, что это может быть последний глоток выпивки в его жизни. - Вы ничтожества, - с ненавистью произнёс он, презирая их всем сердцем, - ничтожества!
Один из охранников не стерпел, поднялся и быстро пошёл на Руко:
- Закрой свой поганый рот, - скривил он лицо, намотав воротник мужика на свой кулак.
- А не пошёл бы ты, - хекнул дядька.
А что, даже немного отлегло.
В Рераву мы прилетели без приключений. Сняли комнатку в глуши. В самой крайней избе, как говорится, и оттуда с пацаном уже выходили в город. Рерава оказалась нехилой столицей. По меркам Рашки, Москва и рядом не стояла. Этакое кошачье царство в стиле Нотр-Дам-де-Пари. Повсюду готика, туманно и сумрачно. Куда не пойди, везде серый камень да каменные здания. Сколько не смотрел атена я вообще не нашел. Походу не дружат Фрай с Фелесами. Зато ювелирок тут хоть задницей жуй. На каждом углу и драги камни, и цепи аки золото, и платина, и еще всякая всячина. Мы с Ширимом в одну такую зашли ради интереса. Супермаркет, не меньше. Полки, усыпанные камушками, палки, на которые навешаны кольца и браслеты, куча цепей. Но ничего особенного, не считая стола, посреди всего этого богатства. На нем лежала цепь якорного плетения. Она вся переливалась из серебристо-белого в голубой, но только я ее тронул как тутже почернела. Присмотрелся, покрутил, однако сколько в руках не вертел так больше она не заблестела. Ни на один известный мне металл не похожа. Тут явно магия замешана.
- Ширим, - позвал я пацана, что глазел то на одно то на другое.
- Что такое, друг? - подскочил он и уставился на цепь, которую я ему протянул.
- Что за металл такой?
- Это меомниум, тот, что помнит все.
Я на пацана построже взглянул, так чтобы тот без слов все понял, и он затараторил:
- Ну легенда такая есть, тебе что не рассказывал никто?
- Нет, - скривился я еще сильнее.
- Ну там про...так...с чего бы начать, - засуетился мелкий.
- С начала, Ширим.
- Да, конечно! В общем, - он распрямился и как настоящий рассказчик сменил интонацию на неторопливо-повествовательную и заговорил, - в стародавние времена, жил на свете юноша, что очень любил одну девушку. Она мечтала о доме полном любви, а он желал власти и лелеял свои тщеславные мысли стать владыкой Эфемера, поэтому решил собрать войско и пойти на столицы войной. Девушка смирилась с этим и, собирая его в путь, надела на его шею прекрасную цепь из осмия, чтобы он никогда не забывал, что она ждет его. Но смотрителям не понравилось его стремление, и они предупредили, что если он решится на подобное, то наказание непременно постигнет и его и всех, кто ему дорог. Однако юноша посчитал, что не стоит обращать внимание на их слова и начал свой кровавый путь. Он завоевывал город за городом, оставляя за собой кровавую дорогу из невинных жертв, и чем больше их становилось, тем тяжелее и чернее становилась цепь на его шее. Так и шел он с севера на юг, покуда не получил известие из дома. Его мать писала ему, что девушка, которую он любил, умерла. Юноша сошел с ума от горя и решил наказать смотрителей, считая, что это они виновны в ее смерти. Он ворвался в их цитадель и прикончил всех, кого там нашел, а затем вернулся домой отдать дань памяти своей возлюбленной. Когда же мать увидела его, она рассказала, что девушка умерла вовсе не из-за смотрителей, а из-за того, что на деревню напали разбойники. Они долго мучили ее и, в конце концов, растерзали. В тот момент юноша понял все, что сотворил. Он понял, что виной всему не судьба и смотрители, а он, и тогда, на могиле своей возлюбленной, он снял со своей шеи некогда блестящую легкую цепь, что теперь почернела и стала невероятно тяжела от дней полных убийств и грязи. Повесил ее на крест, со словами, что «лишь достойный сможет снова вернуть ей прежний блеск, потому как она помнит все, что сотворил он. Потому как она постигла и любовь, и потерю, и вселенскую человеческую глупость. А посему теперь ее не обмануть», а затем вонзил нож в свое сердце. Ну вот, - пацан выдохнул, - говорят, что нашли эту цепь на старом кресте и теперь она ждет того, на ком снова сможет засверкать. Вроде того.