Однако в это время, на беду Ваньки, в Москву из Петербурга приехал генерал-полицеймейстер Татищев, человек решительный и строгий. Именно к нему попала очередная жалоба на бесчинства Каина. Жаловался солдат Коломенского полка Федор Тарасов, сын Зевакин. У него была хорошенькая дочка в возрасте пятнадцати лет, она ходила на вечеринки в дом солдатки Федосьи Савельевой, где и увидел ее Ванька Каин, стал угощать ее лакомствами, а еще более — вином и пивом. Отец, заподозрив неладное, запретил дочери ходить на вечеринки. Тогда Каин подослал к ней свою бывшую любовницу Авдотью Степанову, после переговоров с которой девушка исчезла. Отец долго и безуспешно искал дочь, пока не догадался подослать к жене Каина двух женщин, которые выведали, что Каин уехал в село Павилено с какой-то солдатской дочкой. Тогда Зевакин и подал жалобу на Каина, и Татищев приказал его немедленно арестовать, не обращая внимания на указы Сената.
На допросах Каин держался дерзко, молол всякий вздор, надеясь на связи с полицией, но Татищев приказал посадить Каина «под караул в погреб, кормить очень мало и никого не подпускать». Ванька прибег к своей старой хитрости, закричав «слово и дело», и его тут же отправили в Тайную канцелярию. Там он простодушно признался, что никакого «слова и дела» за ним нет, а закричал он от страха умереть от изнурения в сыром и холодном погребе, в который был посажен Татищевым.
Тайная канцелярия постановила: «За ложное сказывание «слова и дела» Каина бить нещадно плетьми и по учинении наказания для следования и решения в показанных на него из Полицеймейстерской канцелярии воровства отослать опять туда же».
Тринадцатого февраля тысяча семьсот сорок девятого года Каин был возвращен обратно, и Татищев, к которому посыпались доносы на Каина один за другим, приступил к допросам.
Поскольку Ваня панически боялся пыток, то пообещал, «что он о всем покажет самую истину». И действительно, начал подробно рассказывать о своих преступлениях, не жалея ни своих товарищей, ни чиновников Сыскного приказа. Даже повидавший многое Татищев пришел в ужас от исповедей Каина и вынужден был докладывать лично императрице Елизавете Петровне, которая в марте тысяча семьсот сорок девятого года находилась в Москве: «В настоящих полицейских делах учинилась остановка, и потому полиции исследовать эти дела невозможно, и, сверх того, так как Каин обнаружил, что с ним были в сообщничестве секретари и прочие чиновники Сыскного приказа, полиции, Раскольничей комиссии и Сенатской конторы, а потому по невозможности поручить исследование дела Каина Сыскному приказу», он представлял, что «необходимо учредить по этому делу особую комиссию».
Императрица почему-то медлила с приказом о создании особой комиссии, а Каин продолжал сообщать Татищеву каждый день все новые и новые имена. Скажем, член Сыскного приказа Афанасий Сытин любил захаживать к Каину почаевничать, а за чаем невзначай сказать: «Мало ты, Каин, в приказ воров водишь». Каин, поняв намек, идет с Сытиным по торговым рядам, тот выбирает то, что понравится, а Иван платит. Другой член приказа, Непеин, хаживал к Каину играть в карты, причем, естественно, любил играть беспроигрышно. Участвовали в игре в карты и многие другие чиновники приказа.
Рассказывал Каин Татищеву и о своих воровских делах. Были они очень разнообразны: уводил из-под караула арестантов, сбивал с них кандалы и отпускал на волю; нападал на таможню, освобождая «неявленные» товары, ловил на Красной площади солдатских жен, заявляя, что торговать им запрещено, отводил домой и потом за деньги отпускал; держал у себя беглых всякого рода, прикрывал своих друзей, срывавших шапки с прохожих и раздевавших пьяных; держал в трех домах тайные мастерские, где делались ювелирные изделия, и о многом другом.
Ежедневно по его показаниям московской полицией арестовывались и бросались в тюрьмы все новые и новые люди. Летом тысяча семьсот сорок девятого года произошло еще одно важное событие, вновь взбудоражившее весь город: с московской суконной фабрики бежали одновременно более тысячи рабочих, они рассыпались по столичным трущобам, выходя ночью на грабеж богатых домов. Поползли слухи, что это дело рук Ваньки Каина, подбившего рабочий люд на «воровство».
— Это событие можно расценивать как первое восстание рабочих в Москве? — полуутвердительно сказал Борис. — А Ванька Каин был их, так сказать, вдохновителем?
— Борис, ты сбиваешься на позиции вульгарных марксистов, — засмеялся Максим Иванович. — Рабочего класса, как такового, еще не было. Бежали и восставали крепостные люди. В том числе и рабочие суконной фабрики.
— Тем не менее это выступление ускорило решение вопроса о проведении следствия по делу Каина, — сказал Игорь. — Двадцать пятого июня тысяча семьсот сорок девятого года вышел указ императрицы: «для искоренения злодеев полицейскую московскую команду усилить солдатами из полевых полков, а вора Каина с его товарищами из полиции со всем его делом передать в Сыскной приказ...»
— Щуку бросили в реку! — усмехнулся Андрей, но Шапошников, не обращая внимания на реплику, продолжил:
— «...Но определять, судей и приказных служителей бесподозрительных, а подозрительных отрешить, о всем исследовать розыском, и какие его еще, Каиновы, товарищи покажутся, тех сыскивать, и присылаемых из полиции, впредь таких злодеев принимая, расспрашивать и ими разыскивать же, и всякими образы стараться оных до конца искоренять, а кто таким казням подлежать будет, не чиня экзекуции, ея императорскому величеству доносить».
На основании этого указа Сенат распорядился создать особую комиссию, в которую вошли князья Иван Горчаков и Михаил Вадбольский, советник Камер-коллегии Богданов, члены Сыскного приказа, что были вне подозрений, а также четыре канцеляриста и восемь копиистов.
Следствию предстояла долгая работа, ведь нужно было допросить сотни людей, причем по указу Сената дело каждого «исследовалось розыском», то есть с применением пыток. Ежедневно с десяти утра и до полтретьего пополудни члены комиссии сидели и наблюдали, как истязают людей, чтобы вырвать у них признание.
— Кошмар! Это же не люди, а звери! — воскликнул Василий — Сидеть и наблюдать!
— В тысяча семьсот пятьдесят третьем году Сенат, недовольный медлительностью особой комиссии, предписал «дело о воре Каине передать для окончательного и скорейшего решения в Сыскной приказ».
Однако и там, хотя весь личный состав в нем за это время переменился, дело тянулось еще два года...
— Почему же так долго? Действительно, Каин подкупал судей, как подозревает Шкловский? — спросил Борис.
— Наверное, и это имело место. Хотя и сам бюрократический аппарат был очень медлителен, методы следствия являлись несовершенными, — объяснил Игорь. — Наконец в июне тысяча семьсот пятьдесят пятого года состоялось решение: Каин был приговорен к смертной казни — «колесовав, отрубить голову». Этот приговор Сыскного приказа был представлен на рассмотрение в Государственную юстиц-коллегию двадцать второго июля тысяча семьсот пятьдесят пятого года. Юстиц-коллегия утвердила приговор и направила его в Сенат двадцать четвертого января тысяча семьсот пятьдесят шестого года, а двадцать седьмого февраля этого же года Сенат неожиданно смягчил наказание. По его указу Иван Каин и его товарищ Алексей Шинкарка были наказаны кнутом, им вырезали ноздри, а на лбу и щеках выжгли клеймо «ВОР», после чего сослали ев тяжкую работу», то есть на каторгу.