- Мужики, - говорю, - как тут у вас попрыгать можно с парашютом?
Поначалу посмеялись, а потом отнеслись с сочувствием и показали на инструктора: "Вон Виктор Сергеевич, иди уговаривай его!"
Инструктор - плотного телосложения, грубоватый на вид - встретил меня неприветливо:
- Чего шляешься здесь? Прыгать захотел? Иди ты... много вас тут таких ходит...
Пошел я опять к новым знакомым. Парни рассмеялись. Они уже издали поняли реакцию инструктора.
- Беги за водкой, - посоветовал один из них, - и все уладится. Бутылки три хватит.
Притащил я четыре бутылки, тогда-то они копейки стоили. Инструктор покрутил головой: "Ладно, иди парашют укладывать учись". За день меня научили сразу всему - я уложил парашют, прошел предпрыжковую подготовку и медицинскую комиссию.
На укладке инструктор показывал этап - мы выполняли. У него при укладке купола получалось все красиво, у остальных - более или менее, а у меня какой-то непонятный хвост образовался, потом еще три. Я вправо, влево соседи не знают, такие же нули, как я. Инструктора спрашивать лишний раз не хотелось: "бараны", "дебилы", "кретины" - это самые мягкие выражения из его лексикона. Я сложил "хвосты" гармошкой и затянул чехлом. Позже выяснилось, что я интуитивно поступил правильно. Заодно позже выяснилось, что все укладывали парашюты Д-1-8, а я - ПД-47 (парашют десантный, 47 года образца, квадратной формы, с покушениями на управляемость), отсюда и "хвосты".
На предпрыжковой подготовке был тренажер Проничева - вышка метров 10 высотой с противовесами. Надеваешь подвесную систему, выпрыгиваешь, пролетаешь метра 3, тебя как следует встряхивает, и ты зависаешь метрах в 5 - 6 от земли. Инструктор командует: "Повернись направо", "Повернись налево", "Парашютист справа, слева, сзади". Какое "право", какое "лево"! Если тебе только что на пальцах объяснили, как это делается, в голове путаница, и все получается почему-то наоборот. На земле хохот. Инструктор констатирует факт: "Баран! Земля!" Помощник отпускает рычаг, ты стремительно проваливаешься, ляпаешься о землю и пытаешься молодецки вскочить. Противовесы в этот момент идут в обратное положение, тебя опять приподнимает и опять прикладывает к земле. Хохот. Но необидно. Все смеются друг над другом. Все всё видят. Но каждый, попав на тренажер, с маниакальным упорством повторяет те же ошибки.
На медицинскую комиссию я пошел один - остальные прошли ее раньше.
Умудренный многочисленными "отлупами", я с осторожной напряженностью открыл двери медпункта. Там сидела молодая женщина и читала какую-то книгу. Я кашлянул, и только тогда она подняла голову. Узнав, в чем дело, взяла указку и показала на две самые крупные верхние буквы: "Видишь?"
- Ясное дело, вижу! - с готовностью откликнулся я.
- Все, иди прыгай! - И она оформила мне первый допуск в небо.
На вечер следующего дня у меня были билеты в театр, и я зашел предупредить Инну, что утром прыгну с парашютом, а после обеда вернусь и зайду за ней. Предупредил родителей и уехал на ночь в аэроклуб, так как прыжки должны были состояться на рассвете. Я, конечно, волновался, не мог заснуть. Людей в казарме было много, и разговоры шли до полтретьего, пока нас не подняли. Дул легкий ветерок, таяла ночная майская дымка, ночь повернула к утренней зорьке, когда мы степью добирались на аэродром. АН-2 стоял готовый к вылету. На поле я увидел нашего инструктора и еще несколько человек. Мэтры воздушного простора спорили о погоде. По инструкции, в случае возникающих порывов ветра прыгать было нельзя. Но порывы то возникали, то исчезали. Мы ждали решения своей судьбы и слушали спор инструкторов. Наконец они решили, что прыгать можно. Ощущения, когда я услышал: "Пятый корабль, на выход", - были непередаваемые. Прыжок в бездну, в неизвестность, в будущее! Я уже мысленно представлял себя курсантом Рязанского училища, прыгающим чуть ли не в тыл врага.
"Пошел!" Я как-то не очень ловко шагнул в бездну. Стремительное падение, земля - небо - самолет - толчок, и я закачался на стропах под квадратным, похожим на большой носовой платок куполом. Остальные четверо под круглыми. Ощущения - замечательные. Но ожидание праздника всегда лучше самого праздника. Проза жизни напомнила о себе буквально через несколько секунд. Метров за 100 -150 до земли я попал в порыв. Меня понесло. Из предпрыжковой подготовки я уяснил себе твердо одно: "Держи ноги по сносу!" И я их держал, как мне казалось, правильно. Над самой землей порыв стих, я по "многоопытности" своей этот момент не уловил и так, держа "уголок", приземлился. На копчик. По закону подлости, на укатанную полевую дорогу. Удар в позвоночный столб перед глазами замельтешили какие-то разноцветные круги и шарики, потом они исчезли, и я обнаружил себя сидящим на дороге. Парашют лежал передо мной, ни малейшего дуновения ветерка, абсолютная, до звона в ушах, тишина. На заводе была военно-медицинская подготовка откуда-то из глубины сознания выплыл обрывок полученных тогда знаний: "Если сломал позвоночник - не шевелись..." Я сидел на дороге, копчик дико болел, никто ко мне не спешил, не бежал, все, по-видимому, решили, что паренек обалдел от счастья. Я пошевелил руками - двигаются. Ногами - двигаются. Попробовал встать - встал. Стало веселее - с переломанным позвоночником не встают. Стал собирать парашют, мутило, опять появились круги и шарики, но собрал, взвалил его на себя и, с трудом загребая ногами, прошагал отделявшие меня от старта 500 метров. Свалил парашют на укладочный стол и пошел к врачу. Та же женщина, у которой я так лихо прошел медкомиссию, вынесла приговор: "Все ясно - на пятую точку сел. Давайте его в больницу".
Выгнали старенький бортовой ГАЗ-51, а я в него не смог забраться. Кое-как меня загрузили и не спеша повезли в аэроклуб. Я стоял в кузове, опершись руками о кабину. На прыжки мы ехали по этой же дороге, она была такая ровная! Сейчас же это была какая-то дикая стиральная доска.
Дальше все было бы смешно, если бы не было так больно. Позвонили в "Скорую помощь", сказав сгоряча, что парашютист разбился. А я уже не могу ни лежать, ни стоять, ни сидеть. Боль начала меня одолевать все больше и больше. В ушах звон, голова кружится. Когда приехала реанимационная машина, я уже плохо соображал, что происходит, стоял, облокотившись о забор. Врач "скорой" первым делом поинтересовался, где разбившийся парашютист, и когда показали на меня, стоящего у забора, то посыпалась отборная брань. Врача по-хорошему понять можно. "Скорая" по городу-то расторопностью не отличалась, а здесь на поселок, за 16 км от города, за 15 мин. прилетела не какая-нибудь там древняя карета, а достаточно редкостная тогда реанимационная машина. И для чего? Чтобы узрить хоть и нетвердо стоящего на ногах, но стоящего, черт возьми, детину. Какая уж тут реанимация! Наверное, по этой причине, слегка подзабыв клятву Гиппократа, меня предельно грубо, как чурбан, уложили на носилки, в машину и завезли в больницу Октябрьского поселка Новочеркасска. Оказался не только перелом копчика в трех местах, но еще и разрыв сухожилий на левой руке.
Привели меня в палату, и только тут я почувствовал, что уже более суток не спал. Постель с толстым матрацем показалась единственным избавлением от всех бед. Я уже мысленно погрузил свое тело в мягкую постель, как увидел, что матрац уносят, а на его место устанавливают деревянный щит, покрытый тонким войлоком. Я взвыл, но мне четко и коротко объяснили: "Перелом! И не вздумай вставать, а то будет плохо!" Пришлось подчиниться, и я, поворочавшись, провалился в какую-то дрему. Очнулся утром и поймал себя на мысли, что пошли вторые сутки, как я исчез из дома, там наверняка не знают, что и думать. Поднявшись кое-как со своего настила и попросив пижаму, поковылял в коридор в поисках телефона. Зрелище было не из веселых. Меня отловили и, забрав пижаму, уложили на щит, строго предупредив соседей по палате:
- Кто даст ему пижаму, будет безвылазно сидеть с ним в палате.
А так как была весна, на улице пригревало солнышко, никто мою участь разделять не хотел.
Рядом со мной лежал пожилой мужик с рукой, порезанной на пилораме. Я кое-как уговорил его позвонить. Он согласился. Я не знал тогда, что он сказал, но вскоре у меня была насмерть перепуганная мать, которая вначале даже говорить не могла. Потом я узнал, что было ей сообщено, и готов был вскочить с кровати и немедленно свести с ним счеты. Но - один разбитый, другой порезанный - обошлись взаимной руганью. А сказал этот мужик следующее, когда мама сняла трубку: