Отправились разведчики в поиск с наступлением темноты, условившись не переговариваться, ехали по мягкой обочине шагом, вслушиваясь в ночь. И нужно было в такой обстановке Бекмурзе вспомнить о бурке. Он провел рукой за седлом и не обнаружил ее там, где ей должно быть. Чуткий конь остановился, и Бекмурза, спрыгнув на землю, поспешно провел руками по горячему крупу коня. Бурка болталась на длинном конце сыромятной кожи. Выругавшись, Бекмурза вскочил в седло, но, отстав от товарищей, не знал, куда ехать. Вдруг он услышал тихую речь. Турки! Голоса приближались. Конь и всадник замерли в темноте, ничем не выдавая себя. Сабля наизготове, ружье в левой руке. Разговаривали двое. Они проехали в шаге от Бекмурзы. Решение созрело молниеносно. Развернул коня и направился вслед за ними.
— Назир? — спросил турок.
И не успел раствориться в темноте вопрос, как Бекмурза ударил саблей наугад и попал... «Аля-ля!» — Это завопили турки, удирая в ночь.
Пришлось Бекмурзе вернуться в сотню и доложить о случившемся.
... Размышления Бекмурзы прервали голоса болгар, которые ехали навстречу, отчаянно крича, размахивая руками и при этом молотили пятками впалые бока коней. Всадники под командой Верещагина ждали, пока они подъедут.
— Наперед! Наперед (вперед)! Баши-бузуки дошел малям-ти (умоляем),— кричали болгары, перебивая друг друга.
— Наперед! Наперед!
— В чем дело? — спросил Верещагин.
— Турки, наперед!
Верещагин поскакал, за ним последовали всадники. Кони шли резво, но болгары все же продолжали торопить Александра.
— Успокойтесь, братушки,— сотник приподнялся на стременах.— А то прогоню!
Ехали рысью. Добравшись до моста через Янтру, остановились. Здесь дорога раздваивалась: влево — на Габрово, вправо — в Сельви. Проехали еще верст семь, пока не показалась Сельви. Домики белели на фоне лесистого склона отлогой возвышенности. Завидев город, Верещагин остановил коня и вскинул бинокль, хотя местность хорошо просматривалась и невооруженным глазом. Пока сотник принимал решение, впереди раздались ружейные выстрелы.
Владикавказцы по команде Александра рассыпались цепью и, достигнув передней линии, занятой казаками 30-го донского полка и батальоном Курского полка, открыли стрельбу по флангам противника. Бек-мурза, экономя патроны, высматривал неприятеля. Вдруг он увидел высокого плечистого офицера. Бекмур-за узнал его сразу по рыжим волосам, торчащим из-под кепи. А может, это не он? — и тут Бекмурза совсем ясно вспомнил Владикавказ. «Он, у него толстые губы... Знаур мне показывал его. Он, конечно, он! Я припомню ему, как он не принял нашу жалобу на Ту-латовых. Убью, как собаку, убью»,— Бекмурза не мог унять дрожь. Его товарищи уже вступили в бой, а он продолжал наблюдать за офицером. Вдруг из-за копен выскочили баши-бузуки, стреляя на ходу, они отступили к кустарникам, за которыми и укрылись. Их поддержала артиллерия. Правда, гранаты разрывались за нашими позициями.
На мгновение Бекмурза забыл о поручике и, взяв на прицел высунувшуюся из-за кустарника красную феску, выстрелил, но промазал. Это обозлило его, и он, выругавшись вслух, перезарядил ружье. Но выстрелить ему не пришлось. Офицер, выхватив саблю, пошел вперед. Конники и болгары сорвались с места и лавиной ринулись на неприятеля. Враг, не ожидавший наступления, отошел, не принимая боя. Батальон Курского полка продолжал преследовать турок, а конники прикрыли курган на случай, если баши-бузуки перейдут в контратаку. Выйдя из боя, Бекмурза искал по поляне поручика. Поднявшись на стременах, он проехал вдоль брошенной позиции. Трубач проиграл «отбой», и владикавказцы съезжались со всех сторон к кустам, у которых стоял спешившийся Александр.
Бекмурза еще раз оглянулся вокруг и вскрикнул от радости: поручик шел через поляну к своим казакам. «Ну, теперь не уйдешь! Как собаку, изрублю!» — и тут Бекмурза заметил, как из-за копны, с которой поравнялся поручик, высунулась голова турка. Бекмурза, пришпорив коня, оказался между поручиком и копной. Успев крикнуть поручику «ложись», Бекмурза круто развернул коня и в одно мгновенье оказался над турком. Взмах сабли — и разрубленная феска выкатилась к ногам разгоряченного коня. Подбежавший поручик выхватил пистолет, но тут же отступил: Бекмурза занес над ним окровавленную саблю.
Поручик в ужасе бросил пистолет и закрыл лицо руками.
... Подоспевший казак в упор выстрелил в Бекмурзу, и он медленно сполз с коня. Казак снял кепи и перекрестился.
... Бекмурзу и шестерых убитых в бою казаков предали земле на окраине Сельви, а поручика похоронили отдельно.
«Почему осетин крикнул ему «ложись»? — подумал Верещагин и горестно вздохнул.— Царство небесное тебе, брат ты мой!»
Закинув пики «на плечо», казаки перешли мостик, где их поджидали жители Сельви. Мужчины протягивали им кувшины с вином, а женщины надевали венки, совали букеты цветов.
Было уже за полдень, и Александр решил остаться на ночлег в городе. Всадники расположились напротив небольшой церкви. Разбили палатки прямо на зеленой площадке, откуда-то натащили свежего сена. Болгары стояли в нескольких шагах, ожидая, когда освободятся казаки, чтобы, наконец, излить свои чувства. Сделав нужные распоряжения, Верещагин ушел в свою палатку и с наслаждением повалился на сено, поверх которого казак постелил палас, добытый им неизвестно где и когда.
Денщик появился в дверях с медным кувшином, и Александр нехотя поднялся, сбросив с себя черкеску, вышел наружу. Балканы поднимались высокой серой стеной. Небо покоилось на их зубчатых вершинах.
— Откуда это у тебя? — строго спросил сотник, ткнув носком легкого сапога в пузатый бок кувшина.
— Братушка болгарин подарил,— не моргнул глазом казак.
— Верни.
— Зачем? — возмутился казак.— Ведь не его, турецкая.
— Верни!
— Слушаюсь, ваше благородие,— ответил казак и пошел было. Но сотник окликнул:
— Постой же, куда ты?
— Пойду искать того болгарина, да только найду ли его,— невозмутимо ответил казак, а на лице было написано: «Какой неблагодарный, я ему принес умыться, а он меня же отчитал».
— Полей, да бог с тобой, оставь себе, коль тебе оно нравится и коль подарили.
Пока умывался Верещагин, к палатке приблизился староста. Он держал в одной руке поднос с белой чашечкой, в другой — кофейник.
— Кофе-молоко треба, капитане? — спросил староста.
Сотник застегивал пуговицы бешмета.
— Треба, треба,— проговорил довольным тоном Александр.
Но прежде чем войти за сотником, староста позвал кого-то:
— Эла тука (иди сюда).
За старостой протиснулся, сильно пригибаясь, старик, грузный, с заросшим лицом. Верещагин предложил болгарам сесть на палас, рядом с собой, но они дружно отказались и опустились у выхода, поджав под себя ноги по-восточному.
Сотник пил теплый кофе маленькими глотками, наслаждаясь ароматом. Староста тем временем объяснил ему, что его попутчик в трауре. Мулла из соседнего турецкого села выдал его сына-ополченца баши-бузукам, и те замучили юношу во дворе на глазах у старых родителей. Мать не выдержала и умерла в тот же день. .
— Этот от тогава, аз плача, плача и не мога да из-плача мойте очи (вот с тех пор я плачу, плачу и не могу выплакать своих очей), — несчастный старик, сжав большие кулаки, смотрел в землю.
Староста сочувственно качал головой. Александр отложил чашку и вздохнул. Староста поспешно взял кофейник, но Верещагин отодвинул чашку:
— Хватит, спасибо.
Убитый горем старик продолжал говорить, ни к кому не обращаясь:
— Ако бы могал, то с моити рэци бих рассекал този мулла (если бы мог, то собственноручно разорвал бы этого муллу),— он поднял кверху руки и потряс ими над головой.