Каждый с наслаждением щипал шнурок.
В окне показалось испуганное лицо Зойки. Она прижалась носом к стеклу, а рядом стояли ее мать и Барышник — все высматривали, откуда доносится гудение.
Генка натянул бечевку потуже и заиграл, как на балалайке. Рама так и запрыгала, так и заплясала под музыку!
Зойка отскочила от окна, замахала руками и, видать, завыла в голос.
Она старше всех нас — ей было, наверное, лет шестнадцать. Просидев три года в пятом классе, она теперь не училась. Целыми днями слонялась по бараку да по огородам и постоянно что-нибудь жевала. Зойка могла есть немытую, прямо с землей, морковку, выдернутую из грядки, сырую картошку, а зимой не вынимала изо рта жвачку из вара или смолы. Когда Барышник, пьяный или трезвый, драл ее за ослушание, Зойка вопила на весь барак. А на улице ее донимали пацаны:
— Эй, ты, Зойка! Лицо пойди умой-ка.
Барышник заставлял Зойку торговать у магазина картошкой и другими овощами в часы заводской пересмены, когда народ шел густо, и Зойка наверняка припрятывала деньги, потому что каждый день бегала на рынок за паточными конфетами-самоделками.
Однажды мы попробовали ее обмануть. Я перерисовал на плотную бумагу красную тридцатку. Мы подговорили незнакомого пацаненка из другого барака, чтоб он купил у Зойки миску картошки. Так ведь не взяла она наши «деньги», шум на всю улицу подняла.
…Барышник постоял у окна, вглядываясь в темень, потом вышел на улицу — никого! Но стоило ему вернуться в комнату, как окно начинало петь!
Барышник снова вышел на улицу, потрогал раму — она была крепко закрыта на шпингалеты изнутри.
Мы изводили Барышника весь этот вечер и еще три следующих. Он ходил весь зеленый от злости, а мы не могли нарадоваться, что отомстили.
А вскоре у нас появилась новая штаб-квартира, и к большому неудовольствию Барышника, рядом с его сараем: бабушка Тимофеевна разрешила нам играть в ее стайке.
ДЯДЯ ЗИЯ
Равилькиного отца я называл дядей Зией. Я старался четко выговаривать букву «и», чтобы не получилось «Зоя».
Невысокого роста, смуглолицый и худощавый и, как говорила бабушка Тимофеевна, «мосластый», дядя Зия был еще длиннорук. Настолько длиннорук, что когда нёс воду из кипятилки (коромысла он не признавал, с коромыслами у нас ходили только женщины), то казалось, что ведра вот-вот заденут за кочки. Дядя Зия без передыху приносил два полнехоньких огромных ведра, хотя путь от кипятилки до нашего барака был немалым: через железнодорожную линию, по которой подвозили уголь к бане, мимо болотца, мимо огородов, с подъемами да спусками — метров двести, не меньше.
Я носил воду в маленьких ведерках, вернее, в ведерке и бидоне. И пока несу — раз пять-шесть отдохну, так руки устанут!
Дядя Зия любил ходить в солдатской форме, гимнастерку заправлял в брюки. И даже по праздникам он выглядел военным, только хлопчатобумажное обмундирование менял на диагоналевое — гимнастерку цвета хаки и темно-синее галифе, а кирзовые сапоги — на хромовые.
Брился дядя Зия один раз в неделю, после бани. А в баню мы (дядя Зия, Равилька и я) ходили по пятницам, потому что в субботу и воскресенье, если даже на заводе работали без выходных, невозможно было протолкнуться. Да и в пятницу тоже выстраивалась немалая очередь, но все же не такая, когда крайнего приходилось искать на улице. Одним словом, пятница — банный день.
Баня была недалеко: двухэтажное шлакоблочное здание с облупившимися стенами. Зимой на карнизе и оконных наличниках намерзали сосульчатые гребенки. В нижнем этаже — мужское отделение, в верхнем — женское.
Обычно мы с Равилькой отправлялись заранее и занимали очереди: один — в кассу за талончиками, другой — в предбанник. Потом приходил дядя Зия с сумкой и березовым веником. Он вставал в очередь, а мы с Равилькой могли поиграть на улице.
Дядя Зия брал два шкапчика: один для себя, другой для нас.
Мы с Равилькой быстро раздевались и по грязному скользкому полу бежали в горячую пропаренную баню и занимали очередь на скамью. Здесь было сумрачно, потому что на весь зал горело всего две или три тусклых лампочки, заделанных, как в кольчугу, в сетчатые колпачки.
Наконец место на скамье освобождалось, мы ставили рядышком оцинкованные шайки с водой и мылись стоя. Равилька изо всех сил драил мне спину, я — ему.
Дядя Зия сначала шел в парную, а нам велел хорошенько караулить место, вехотки и мыло. Зазеваешься — и как не бывало!
Когда дядя Зия, красный и разомлевший, возвращался из парной, мы заканчивали мыться и шли обливаться; а дядя Зия сидел и минут пять отдыхал. Потом мы с Равилькой попеременке терли ему спину. Я старался изо всей силы, и если дядя Зия покряхтывал, значит, ему нравилось.