Зия Михайлович выпил две кружки с маленьким комочком сероватого сахара и ушел на свою половину, а бабушка Тимофеевна еще долго сидела у нас.
КАРТОШКА В МУНДИРЕ
Вы когда-нибудь убегали из дома? Я даже представить не могу, как бы мы с мамой жили друг без друга.
А вот Генка из третьей комнаты однажды хотел убежать.
Уходя на работу, мать оставила Генке миску картошки и велела сварить. Миска-то совсем небольшая, на полкило. Половину картошки она наказала отцу оставить, который должен был вернуться с ночной смены. Маленький граненый стаканчик растительного масла тоже на двоих. А щи в кастрюльке — только для отца.
Зашли мы с Витькой. Генка в это время сидел за столом и уплетал свою порцию картошки. Мы смотрели и глотали слюну. Обычно мы всем делились. Витька снабжал нас жмыхом. Я тоже часто выносил «с обломом» на всех. Не угостить нас Генка никак не мог.
Мы быстро расправились со всей миской.
В школе про картошку Генка забыл. Когда вернулся вечером домой, в комнате была только одна мать.
— Отец приходил? — спросила она.
— Нет, не приходил…
— Странно… — мать растерянно опустила руки. С минуту она молчала, и Генка тоже молчал. Потом она подошла к плите, заглянула в кастрюлю.
— А где картошка?
— Какая?
— Картошка… для отца.
— А я… ее съел.
Мать посмотрела на пустой стаканчик из-под масла и дала сыну затрещину.
— За что? — сквозь слезы спросил Генка.
Мать накричала на него, что он бездельник и дармоед. Это показалось Генке обидным, он тоже ходил перекапывать картофельное поле за десять километров и принес оттуда полмешка картошки. Генка всхлипнул, сказал, что может вообще ничего не есть, оделся и ушел.
Он брел напрямик по размытой дороге. Жидкая грязь с хлюпаньем расползалась под размокшими ботинками. Затылок ныл. Генка поднял воротник своего куцего пальто, глубже натянул на лоб затасканный картуз с переломленным козырьком, засунул руки в карманы и побрел дальше.
Он начал перебирать в памяти все самое необходимое, что может потребоваться самостоятельному человеку: ножик-складень, кресало (или еще лучше спичек достать), мешочек для продуктов…
Октябрьское небо быстро затягивалось мглой. Очертания бараков расплывались в бесформенные темные пятна. Лужи казались мазутными. С низкого и тяжелого неба сеял мелкий и холодный дождь.
Генка огляделся по сторонам: нужно было куда-то спрятаться, переждать. «Пойду-ка, пожалуй, в баню», — решил он и торопливо заскользил к двухэтажному зданию с облупленными стенами.
О месте на лавке в комнате ожидания нечего было и мечтать. Люди в рабочих спецовках, с усталыми темными лицами сидели на корточках возле стен, толпились в проходе, дымили толстыми самокрутками и вели неторопливый разговор о вестях с фронта, о заводских делах. Кругом жара и чад.
Генка протиснулся к лестнице, ведущей на второй этаж, в женское отделение. Нашел под лестницей свободное местечко, уселся на выступе стены, похожем на завалинку, и задумался. Мать, верно, станет плакать, переживать. Завтра зайдут за ним ребята в школу, а мать скажет, что нету Генки, ушел неизвестно куда. Начнут Генку везде искать. Интересно, что они будут о нем говорить?
Справа, примостившись на том же выступе, сидел парнишка в фуфайке и треухе, сбитом на затылок. Было ему лет двенадцать. Лицо крупное, широкоскулое, с острым подбородком. Из-под шапки торчали густые темные волосы, которых уже давно не касалась расческа. В ногах у паренька сидела худенькая девочка лет шести и обеими руками усердно копалась в таких же темных кудлатых волосах.
— Тиша, зудится, — тоненько пропищала она.
— Завтра в прожарку поведу, — тоном взрослого ответил Тиша и, наклонившись на один бок, вытащил из кармана штанов длинный кисет, набитый табаком. Потом залез опять в карман и достал газету, вложенную гармошкой.
— Курить будешь? — обратился он к Генке. — Многосортный табачок. Из разных чинков насобирал.
Генка взял газетную гармошку и оторвал один листик. Своего табака он никогда не имел, но с товарищами покуривал втихую.
Тиша свернул длинную козью ножку, достал кресало и фитиль в медной трубке (все это лежало в коробке из-под монпансье) и стал выбивать огонь. Искры ярким пучком сорвались с кремня, и фитиль затлел. Движения у Тиши были медлительные, солидные, все снаряжение доброе, как у заправского курильщика.
— Камешек мировой! — с достоинством оценил Генка.
— Хороший, — Тиша подул на фитиль и протянул Генке прикурить. — Я его в Краснокамских карьерах подобрал.