Уходя я не пожалел галету, раскрошив ее по всей поверхности камня. Голодная птица тут же пулеметом застучала по камню. А я тем временем ходу-ходу.
То, что я не один стало понятно через полчаса, когда оставалось меньше полукилометра до седла между двумя вершинами, перекрывающими мне путь на юго-запад.
Полноценно лететь упорный до идиотизма птиц уже не мог. Манерой передвижения напоминая петуха. Пролетит десять метров, десять метров прыгает по камням, потом опять летит десять метров. При этом возмущенно верещит всю дорогу.
Когда птица поравнялась со мной, лететь она уже не могла, только прыгать.
- И что с тобой делать?
Упорный птиц всем своим видом демонстрировал - делай что хочешь, только сперва покорми.
- Извини, птиц, самому мало. Максимум, чем могу тебе помочь пронести до вершины провала.
Комок перьев футуристической раскраски притомился настолько, что особо не трепыхался, когда я подхватил его и посадил на рюкзак. Птица оказалась куда легче, чем мне представлялось, исходя из его размеров - полкило, может чуть больше.
- Долбанёшь меня клювом по затылку, разом забуду про нашу крепкую дружбу, и полетишь ты под гору японским камикадзе.
Клюв моего пёстрого друга не хуже чем у курицы гомоэротично раздвигающей тощие лапы на гербе Соединённых Штатов. А кривые коготки, так и вообще, острые, как хирургические иглы.
- А если нагадишь на меня, судьба камикадзе покажется тебе очень завидной кончиной.
То ли гадить птице было нечем, то ли выделительная система утроена иначе, нежели у земных птиц. Но чистота моей экипировки не пострадала. И клювом в темечко я тоже не получил. Птица спокойно ехала на мне до перевала. Да и после перевала тоже.
С высоты выше птичьего полета, птиц свидетель - он-то на такой высоте летает так же, как топор плавает, открывается радующая глаз панорама. Строго к западу от перевала, рельеф постепенно понижается, километров через пятнадцать переходя в большую продолговатую долину, раскинувшуюся между склонами окрестных гор и озером, напоминающим по форме цифру восемь (8).
Зато вот путь на юг перекрывает скальная гряда, покоить которую достойно хорошо экипированных и обученных альпинистов.
А мы с птицем пешеходы.
- Птиц, есть мнение, что пора уже дать тебе партийный псевдоним.
На звук моего голоса птиц обычно что-то курлыкает, на своем птичьем.
- Был такой гражданин Сильвер. Джон Сильвер. Не слышал? Неудивительно, сам-то он - как и я, нездешний. Да еще, к тому же, и головорез, каких поискать, в свете последних событий и я не агнец. Но дело по большому счету не в нем, а в его попугае. Том самом, что голосил - Пиастры! Пиастры. И рому-рому!
Хотя про ром я не уверен.
Как же звали его попугая?
Вроде Флинт.
Или капитан Флинт.
Но ты - птиц, тянешь максимум на юнгу, посему будешь просто Флинт.
В этот момент мне пришлось прыгать по камням и сидящую на рюкзаке птицу изрядно тряхнуло. На что она выразила свое неудовольствие.
- Согласен. Есть некоторый когнитивный диссонанс. Псевдоним-то неплохой. Но партийный псевдоним, а это же погонялово блатное. Будешь Товарищ Флинт.
На этот раз птица не возражала.
- И вообще, мы уже не выше трех тысяч, так что будь ласков - слазь с меня.
Парить вниз у Товарища Флинта получалось не в пример ловчее. Однако меня он так и не бросил, за что еще дважды разделил со мной вкусненькую галетку.
До озера оставалось пару километров по почти ровной долине и примерно с километр по пологому склону, поросшему крупными хвойными деревами, лишенными веток в нижней части, зато с очень развитой кроной. Под деревьями все застелено ковром опавших с деревьев длинных мягких иголок. Местами через ковер хвои пробивался подлесок и кустарники, но движению это не мешало. Я перестал думать, как избалованный цивилизацией турист, где-нибудь в южной части Альп.
Еще бы мясца подстрелить.
- Товарищ Флинт, как вы относитесь к мясу? А к шашлычку?
Мой голос спугнул жиденькое стадо копытных, притаившееся между стволов. Не знакомые с человеком и неизменным спутником огнестрелом, похожие на косуль, зверюшки отбежали метров на триста. Чем и ограничились.
Шумный пришелец, не преследует. Так чего ломиться, куда глаза глядят. Вокруг горы, камни, можно и ногу сломать.
Я передёрнул затвор, скинул крышку с прицела. И начал подкрадываться.
Животины подпускают меня метров до ста, потом лениво отбегают. Цикл повторяется, но в этот раз я уже знаю дистанцию и готов стрелять.
Прицел перебирает жертв, беспечно пасущихся на фоне водяной глади озера.
Много мне не съесть, и большая косуля мне не нужна. Хватит и маленькой, к тому же у нее мясо мягче.
Прицел выбирает, стоящую опустив голову к траве молоденькую животинку. Палец касается спускового крючка.
Чуть полторы сотни метров. Неподвижная цель. Не попасть - грех.
Вдох.
Выдох.
Вдох.
Неестественный для леса щелчок предохранителя, спугивает стадо, и оно вяло убегает, скрываясь за понижением рельефа.
Стрельбы не будет.
В прицел попала не только косуля, но и противоестественно яркий блик на берегу озера. Тысяча к одному, так может бликовать исключительно искусственный предмет.
Значит - долина обжита, и совсем не факт, что ее обитатели будут мне рады.
Напишись, выливаю воду из пластиковых бутылок. Ручьев вокруг стало не в пример больше, и проблема воды пока отпала. А вот бульканье и три кило лишнего веса мне сейчас лишние. Захочу пить обойдусь водой из фляги.
На ходу сбиваю ладонью огромную стрекозу и бросаю настырной птице. Товарищ Флинт зажал тушку стрекозы в когтистой лапе и активно принялся склевывать халявные калории.
- Ешь обстоятельно, не торопись, а то подавишься или запор будет, - пожелав птице приятного аппетита быстро удалось от места его трапезы.
Теперь я не иду напрямую к озеру, а захожу со стороны заканчивающегося обрывом отрога, нависающим над перемычкой между кольцами восьмёрки. Похожий на мясистый, с ярко выраженной горбинкой, нос представителей богоизбранного народа, обрыв нависает над южным брегом озера.
Среди густого леса и роскошных, почти в рост человека, папоротников, покрывающих верхушку обрыва, великолепная позиция для наблюдения, просто супер.
Вот только людей у озера нет. Живых, так точно.
Я уже полчаса насилую зрение биноклем, методично обшаривая местность. От прокаленных солнцем прибрежных скал поднимается знойное марево, особенно заметное на фоне водного зеркала, под которым лениво шевелит плавниками крупная рыба. Вокруг озера суетится туча живности, особенно крупных насекомых и охотящихся на них птиц, но вся эта суета естественный природный фон без аномалий.
Единственная аномалия - легкомоторный самолёт с варварски обломанными крыльями. Раскорячившийся в противоестественной для самолета позе, чуть выше максимального уреза воды и сильно оплетенный прибрежной растительностью. Хвост потрёпан, но относительно цел. Насколько видно с моей позиции, остекление кабины тоже цело. Винт отсутствует. Крылья обломаны, аккуратно приставлены к фюзеляжу.
Из этого простого наблюдения следует, кто-то хозяйственный пережил приземление, аккуратно собрал обломки и уложил их возле самолета.
Однако, этот хозяйственный летчик продал свою работу минимум год назад. Глядя на размер вьюнов оплётших фюзеляж, и то, что фюзеляж врос в грунт, я бы предположил, что незапланированная посадка случилась не год, а три-пять лет назад.
Чтобы добраться до кабины, пришлось изрядно помахать верным тесаком. Доложу я вам - фашисты понимали толк в годной стали. Освобожденный от плетей вьюна самолет оказался банальной "Цессной". Кои в этом мире составляют если не половину, то уж точно треть авиапарка. За модель точно не скажу - не специалист.
На фюзеляже и крыльях маркировка Ордена и номер "72AS".
Понятно, что самолет принадлежал Ордену.