Следом за немцем прохожу на ресепшен. К запахам жареного мяса и свежей выпечки, примешиваются неизвестные мне приятные ароматы. Судя по ароматам, кормят тут отлично. И хотя есть пока не хочется, жара так сказывается, пожалуй, перспективы вкусно порубать откровенно радуют.
За стойкой приятная арийской наружности женщина цедит пиво в глиняную кружку. Если бывают стопроцентные немки, то фрау Марта немка на все сто двадцать процентов, просто канон арийской женщины.
— Гутен абент, фрау Марта, — будем вежливы, и воздастся нам.
— Гутен абент, — фрау с улыбкой поворачивается в мою сторону, по мере разглядывания деталей моей не блестящей внешности, улыбку сменяют морщины над бровями. Что с этим поделаешь, морда лица у меня сейчас откровенно уголовная.
— Гютен таг, — рапортует пулемётный расчёт. Впавшая в легкий ступор фрау не знает, как реагировать на нашу компанию.
— Не мучай мои уши, — Гюнтер проходит за стойку и целует немку в щеку.
Я нечто подобное предполагал с самого начала.
— Номер с одной большой кроватью на всех не устроит? — получив утвердительный кивок, Гюнтер кладёт на стойку ключ.
— Семнадцать экю — номер, стоянка машины, баня, ужин и завтрак на всех, — озвучивает ценник вышедшая из замешательства фрау.
Нам достался самый дальний номер. Что в принципе хорошо, меньше шума будет. И с шикарным бонусом в виде торцевого балкончика. Сам номер не поражает красотой убранства — двуспальная кровать, пара тумбочек, кресло, зеркало, открытая вешалка, санузел с душем. Грубоватая мебель явно местного производства, не удивлюсь, если она ведёт родословную из тех самых разбираемых Гуннаром поддонов. В помещении витает дух арийского орднунга, нигде ни пылинки, на застеленной кровати ни складочки.
С безжалостностью восточных варваров сваливаю на идеальную геометрию покрывала, прихваченные из машины сумки.
И что–то душновато в номере, будем проветривать.
С балкона открывается симпатичный пейзажик, жаль, бинокль из машины не прихватил. Умная мысля, как известно, приходит только, когда уже поздно что–то менять.
За небольшим гостиничным садом–парком, виднеется торец длинного одноэтажного здания с плацем — казарма местной армии к бабке не ходи.
Плац упирается в широкую насыпь метров четырёх в высоту. По гребню насыпи между двумя рядами столбов с колючей проволокой пролегает накатанная колея. По моему скромному разумению местные вояки на машинах по этой дороге периметр патрулируют.
Что там сразу за насыпью с балкона не разглядеть, но не удивлюсь, если там окажется небольшой ров. Зато видна однообразная равнина, разбавленная редкими вкраплениями зелени. Ещё дальше до горизонта чернело море.
— Папка, это море? — неразлучная парочка в гипсах аж рты открыла от восторга.
— Ой, папка, смотри, пропеллеры какие большие на башнях крутятся, — новая волна восторгов.
— Это ветрогенераторы, электричество из ветра вырабатывают.
Если честно, я сам их впервые вживую вижу. Но общий принцип детям донести могу.
Стук в дверь прерывает созерцание местных красот и чудес. Кто там по нашу душу пожаловал?
Пожаловала копия фрау Марты, только лет пятнадцати от роду. Копия вручает мне здоровенную стопку полотенец и постельного белья.
— Данке шен, — забираю белье.
— Битте шён, — копия, стрельнув взглядом по детям, убегает в сторону лестницы.
Орднунг у них тут, однакоз. Вон как «арбайтенпостахановски» делают.
— Молодёжь, есть мнение, что пора проверить местную баню.
Молодёжь особых восторгов не выказывает. Ну и ладно, в конце концов, я тут главный.
Оставив детей под охраной Мухи, выхожу из номера.
Застав за стойкой Гюнтера, интересуюсь у перебиравшего бумаги немца, где тут баня и как обстоят дела на предмет постираться?
— Баня во дворе, за бассейном. Бельё завтра отдай Марте, она постирает. Экю за фюнф килограмм, — гуманный, в общем–то, ценник.
— Днём? А пораньше никак нельзя? — интересуюсь из чистого любопытства.
— Найн. — Стирают, гладят, пылесосят строго, когда батареи на максимуме, — делаю вид, что понял, о чем речь. — У нас баня общая и ходить в нее принято голыми. Если стеснительный в полотенце завернись, — немец возвращается к бумагам.