Берия выпалил все это на одном дыхании и замолчал, а Сталин задумчиво произнес:
— Оставишь мне эти тетради, я тоже посмотрю, а потом передам специалистам, вдруг там правда что-то толковое написано. С Захаровым вот как поступим: пока он на больничной койке, давай попробуем озадачить его чем-нибудь совсем уж необычным. К примеру, попроси его написать свое видение по ленд-лизу, переговоры о котором мы сейчас ведём с союзниками. Дай ему всю необходимую информацию, пусть вникнет и выскажется. Посмотрим, что из этого получится.
Сталин немного подумал и добавил:
— Пока от него одна только польза была, береги его, Лаврентий. И еще: наградим его, когда выздоровеет, всё-таки заслужил он этого, как никто другой. Я сам за этим прослежу.
Дальше эти двое перешли на темы, которые никак меня не касались, и, хотя мне их разговор все равно был интересен, я решил, что все хорошо в меру, и прекратил подглядывать.
Вернувшись обратно в тело, я задумался о том, что я вообще знаю об этом ленд-лизе.
Довольно быстро я понял, что к своему стыду ни хрена я об этом не знаю, соответственно, и сказать ничего толкового не смогу. Даже расстроился слегка, а потом подумал: а кто мне мешает попросить помощи у Афродиты? Теоретически она ведь может смотаться в какой-нибудь параллельный мир и выяснить там, что и как было на самом деле. Очень уж не хотелось бы попасть в просак с этим, да и помощь нашим точно лишней не будет, если она, конечно, им нужна.
Афродита не отказала, но и помочь не смогла. Оказывается, переместиться в своей бестелесной ипостаси в любой нужный мир для неё не проблема, а вот получить там информацию можно разве что при наблюдении за каким-нибудь аборигеном, который в правильный момент будет смотреть по телевизору подходящую передачу или в компьютере забьет нужный запрос.
Нет, на самом деле у сородичей Афродиты есть возможность получать нужную информацию, но это требует такого количества энергии, что овчинка выделки не стоит, и никто на это просто так не пойдет.
В общем, обломался я с возможностью проскочить на халяву, но Афродита, глядя на моё расстроенное лицо, пообещала немного поработать разведчиком.
Говоря другими словами, она согласилась потратить толику своего времени для подглядывания за союзниками, вернее, за людьми, принимающими решения с той стороны.
Понятно, что быстрого результата она обещать не могла, но уже то, что появилась хоть какая-то надежда справиться с ещё не поставленной передо мной задачей, дорогого стоила.
На следующий день в Москве я в полной мере насладился обществом жены, которая прибежала с самого утра и пробыла со мной до позднего вечера.
Пофиг мне было на ругань Ареса, который требовал от меня уделить время занятиям, и на ворчание тёщи, которая заглянула на полчасика в обед сказать, что ребёнок пропускает занятия, и даже на возмущение лечащего врача, который утверждал, что мне необходим покой. Всех посылал так далеко, как только мог, и наслаждался присутствием любимого человека. Правда, ухаживать за мной в момент, когда мне потребовалась утка, я ей не позволил, зато кайфанул не по-детски, когда пришло время меня обмывать. Вернее, обтирать влажными полотенцами, но это не столь важно.
Казалось бы, нет разницы, кто это делает, но нет, я точно знаю, что разница есть и огромная. Кто был в положении вроде моего, тот поймет, о чем я.
Собственно, до выписки из госпиталя это, наверное, был самый яркий и насыщенный эмоциями день за эти полтора месяца. Нет, понятно, что Настя меня часто навещала (к сожалению, не каждый день, не было такой возможности) и несколько раз оставалась на целый день, но запомнился почему-то именно первый.
Как ни крути, а приятно, когда тебя любят просто за то, что ты есть, и вдвойне приятно, когда эта любовь взаимная, как у нас.
В этот же день, когда Настя уже собиралась отправиться домой, уже практически ночью примчался в госпиталь и Илья Старинов. Заглянул он ненадолго, только чудом оказавшись в этот день в Москве и случайно узнав, что и я здесь, но времени, чтобы посидеть душевно, нам с ним хватило.