— Оставь нас, Ибрагим. И смотри, чтобы никто не мешал.
Ибрагим выходит. Улагай внимательно оглядывает Аскера, замечает, что молодой офицер старается во всем походить на него, даже волосы разделил пробором. На такого можно положиться.
— Мне очень жаль, Аскер, что ты сорвался с коня в самом начале пути, — произносит он садясь. — Обстоятельства пока не в нашу пользу, продолжать борьбу на фронте в условиях, которые сложились сейчас, — значит, безрассудно рисковать всем. Надо выждать время, сохранить силы, улучить момент…
Улагай умолкает. Его черные зрачки впились в Аскера.
— Нам придется на некоторое время расстаться: я не могу рисковать людьми, которые составят будущее свободной Адыгеи. В твои руки я вложил ключи к восстанию. Все запомнил?
— Так точно!
Улагай достал из планшета аккуратно сложенный лист — это была точно такая же карта, какая сгорела тридцать минут назад.
— Проверим. Шенджий?
Аскер тихо назвал имя и фамилию, пароль.
— Что? — раздраженно переспросил Улагай. — Нас никто не подслушивает.
Аскер вдруг вспомнил, что полковник глуховат: офицеры называли его между собой «глухим дядей». Он громко повторил пароль и фамилию. Проверка заняла совсем немного времени — Адыгея невелика.
— Теперь смотри, Аскер, — проникновенно произнес Улагай. — Я хочу, чтобы ты понял, какое место отведено тебе в будущих событиях. Вон камин, брось карту в огонь.
Аскер неуверенно комкает карту и бросает ее в камин. Пламя медленно лижет новую добычу.
— Завтра начнется сдача. — В голосе Улагая — металл. — Пойдешь к красным вместе со всем взводом, на виду у всех. Громко ругай Деникина, говори, что ошибался, возвращайся в родной аул. Поступай на работу к красным. Любую. Трудись добросовестно. Не вздумай подаваться в лес, ты можешь понадобиться в любую минуту. Ничем себя не выдавай. Все понял?
— Так точно, зиусхан!
— Я могу появиться в твоем ауле. Аллах тебя упаси приблизиться ко мне, показать, что мы знакомы. Ну, прощай.
Щелк-щелк каблуками, налево, кругом, арш!
Улагай снял трубку телефона:
— Дежурного по штабу. Махмуд? Где генерал? Когда проснется, позвонишь.
Входит Ибрагим.
— Неизвестный господин… — докладывает очень громко. И потише добавляет: — Старый знакомый. Ему хотелось, чтобы я его не узнал.
Улагай бросает удивленный взгляд на корнета: оказывается, и он — неоткрытая книга. Впрочем, это его воспитание.
— Зови!
Господин в чесучовом костюме, в пенсне и с тросточкой совсем непохож на того штаб-офицера, с которым они когда-то познакомились при выполнении специального задания где-то на Востоке.
Гость протягивает хозяину руку, без приглашения усаживается в кресло, снимает котелок, сдергивает парик и вытирает платком бритую голову.
«Вечно эти водевили с переодеваниями», — хмурится Улагай, глядя на невозмутимого Энвера. Не странно ли? Все эти дни он неотступно думал именно об Энвере. Решая задачки, кадет Кучук частенько заглядывал в ответы. И в дни, когда он собрался решать уравнение со многими неизвестными, хотелось иметь в кармане бумажку, если и не с ответом, то хотя бы с волшебным словом, которое позволило бы ему пройти сквозь стену.
— Выкладывай, — произнес Энвер, отдышавшись. — Что у тебя?
Улагай улыбается. Пожалуй, впервые после сдачи Екатеринодара.
— Это все? — хохочет Энвер. — Вряд ли ради этого стоило тащиться из Москвы.
— Из Москвы? — Узкие глаза Улагая еще больше сузились, превратились в щелки.
— Брось валять дурака, Кучук, — вдруг тихо и жестко произносит Энвер. — Я буду поддерживать с тобой связь. Назначь явки в нескольких аулах. Лучше всего — у мулл. И не забудь, что все мы ходим под аллахом. Если Врангеля постигнет неудача и твоя миссия…
— Все хорошо продумано и подготовлено, дорогой.
— Если Врангеля постигнет неудача, — повторяет Энвер, — и твоя миссия провалится, мы не успокоимся. Ты сможешь продолжать свое дело под нашей крышей. У меня должны быть все нити. Но возможен и третий вариант: не мы будем искать связи с тобой, а ты с нами.
Это уже совсем другой разговор.
— Что ты имеешь в виду, Энвер?
— Иностранный паспорт. Яхта в условленном месте.
Улагай тотчас же подошел к окну — яхта стояла там же, где и раньше.
— Не напрягай зрение, Кучук, это «Фарэ», можешь воспользоваться ею для перехода в подполье. Аул? Для первой явки.
— Для начала — Адыгехабль, дом главного муллы. Дальше — по алфавиту.
— Связи?
Улагай достает из кармана гимнастерки сложенный лист. Да, это она, дважды сожженная карта.
Достав записную книжку, Энвер заносит туда все необходимое. Через несколько минут и третья карта превращается в комочек пепла.
— Мне пора. На крайний случай спрячь этот порошок. Не пугайся, Кучук, это пирамидон. Нацарапаешь на порошке своей рукой слово «Сурет» — новое название яхты — передашь мулле в ауле… — Энвер шепчет название аула.
Улагай угадывает его и едва слышно повторяет, пряча порошок.
— «Фарэ» к твоим услугам, могу высадить в любом месте.
— Это мне подходит, — после некоторого колебания решает Улагай. — Жду сегодня в десять вечера внизу, завтра начинается сдача.
— В десять, — повторяет Энвер. — Будь осторожен, кругом предатели.
— На их спинах в аулы проедут мои люди.
Энвер натягивает парик, по-русски подмигивает и быстро уходит.
Трудный день. Кажется, хлопотам не будет конца, на завтра уже ничего не отложишь. Не успел уйти старый знакомый, как появились сразу двое — казначей и дежурный офицер. Улагай приглашает дежурного. Круглолицый, не ко времени веселый корнет сразу же доложил о ходе подготовки к сдаче. Докладывал так, будто именно в этот момент совершалось главное дело его жизни.
— Самое важное сделано — составлены новые списки частей с учетом наличного состава. А то пойдут разговоры: где тот да где этот? За каждым ведь не досмотришь, многие уже ушли домой.
— Молодец, Махмуд. Надо усилить караулы.
— Есть, усилить караулы.
— Пароль заготовил?
— Последний пароль на двадцать третье мая утвержден вами.
— Предпоследний. Есть данные, что на рассвете группа штабных офицеров попытается улизнуть в Грузию. После двух ночи смени пароль, поставь заслон с пулеметами за дачей генерала. Без шума.
— Есть, без шума. Разрешите вопрос, господин полковник? Как вы думаете, что с нами сделают? Я имею в виду нас, офицеров.
«Нас, офицеров». Такая постановка вопроса покоробила Улагая и в то же время рассмешила. Святая простота, он полагает, что большевики ко всем отнесутся одинаково. Милый, глупый барашек. Черное — белое, день — ночь… И еще: да — нет…
— Наверняка предложат служить, ведь у них нет приличных командиров.
— С этим не согласен, господин полковник. Сдаемся мы им, а не они нам. Таким служить — еще полбеды, — добавил вдруг Махмуд с неожиданной рассудительностью.
— Служить слугам, Махмуд, это не полбеды, а самая настоящая беда.
— Все же со своим народом… — Махмуд оборвал себя на полуслове, встретившись с Улагаем взглядом.
— Можешь идти. Пригласи казначея.
Вошел Джумальдин. Улагай с трудом узнал его — балагур Джумальдин выглядел так, словно перенес тяжелую болезнь.
— Я все знаю, Кучук, — выпалил он, едва закрыв за собой дверь и плюхаясь в кресло.
— Поздравляю тебя, — равнодушно буркнул Улагай. — Раньше я полагал, будто все известно одному аллаху.
— Ты все шутишь! Как ты можешь? Ведь ты обрекаешь себя на верную смерть! Подумай, стоит ли это делать? Ради чего?
— Джумальдин, что ты плетешь? — Глаза Улагая сузились еще больше.
— Кучук, мне все известно, вы затеяли гиблое дело. Поднять адыгов на восстание после разгрома Колчака, Деникина, всех белых армий сущее безумие!
— Ты думаешь, адыги смирятся с большевистским игом? Они сбросят его, как конь сбрасывает вшивую попону.
— Опять кровопролитие? — Джумальдин вскочил с кресла. — Аллах не позволит свершиться этому.