— Знаешь, тетя Катя, — говорит она, — я уверена— мы его скоро встретим. А вдруг сегодня? Надо быть очень внимательной.
Сомова берет Бибу под руку, когда они переходят улицу. Это возмущает Бибу: еще чего, что она, маленькая…
Они поворачивают за угол. Впереди шагают двое мужчин. Определенно, черкесы. Один — в бурке, другой — в бешмете. Огромные папахи. Человек в бешмете как будто знаком. Биба прибавляет шагу, забыв, что резкие движения Сомовой вредны. Поспевая за ней, Сомова тяжело дышит, лицо ее залито потом.
Еще один перекресток. Навстречу черкесам идут красноармейцы. Черкесы подходят к ним, что-то спрашивают. Человек в бурке оборачивается на торопливые женские шаги. Биба сразу узнает его: тот самый, длинномордый… Конечно, с ним — Ибрагим!
Сердце колотится, дыхание прерывается.
— Он! — чуть слышно выговаривает Биба. — В бешмете. С ним Аслан…
Черкесы отходят от красноармейцев. В этот момент Сомова освобождает от муфты правую руку. В ней зажат небольшой браунинг. Она вскидывает руку на уровень глаз. Рука дрожит.
— Товарищи бойцы! — кричит Сомова. — Задержите обоих, это бандиты.
— Стреляй! — чуть не плачет Биба. — Уйдут…
— Стой! — орет один из бойцов. — Стой, стрелять буду!
Черкесы бегут по улице, за ними бойцы, Сомова, Биба. Сомова на ходу стреляет, еще раз. Мимо. Человек в бурке поворачивается к преследователям. Звучит выстрел. Биба, словно споткнувшись, падает.
И тут происходит невообразимое: человек в бешмете налетает на своего товарища в бурке, сбивает его с ног, хватает за горло. Красноармейцы и набежавшие прохожие с трудом растаскивают их. Обезоруженные, со связанными руками, Ибрагим и Аслан все еще пытаются ринуться друг на друга. Сомовой не до них. Она расстегивает на Бибе пальто, рвет кофточку, рубашку. Небольшая ранка на животе. Кровь почти не идет. Сердце бьется.
— Доктора… Вызовите карету «скорой помощи»…
Рядом с Сомовой склоняется другая женщина. Она разглядывает спокойное, словно уснувшее лице Бибы, достает из кармана пальто флакончик, вливает несколько капель Бибе в рот. Распространяется резкий запах камфарного масла. Биба издает слабый стон.
Красноармейцы останавливают появившуюся из-за поворота извозчичью пролетку, высаживают седока, устраивают Бибу. По бокам садятся Сомова и женщина, давшая Бибе камфару.
Извозчик пускает вскачь свою кобыленку. Далеко позади остается странная процессия: связанные бандиты, конвоируемые красноармейцами, и зеваки, обсуждающие происшествие.
Арестованных доставили в ЧК. И вот они в кабинете Перегудова. Оба. Те самые, которые так недавно заарканили в самом буквальном смысле его, Максима. Этот, длинномордый, был с ним не очень вежлив, он и сейчас глядит зверем. А Ибрагим подавлен. Видно, произошло что-то из ряда вон выходящее.
— Этого — в камеру, — указал Максим на Аслана. — Коротко докладывай, что случилось, — обратился он к Ибрагиму, когда конвоиры ушли.
— Аслан стрелял в Бибу. Попал! — Губы его судорожно дергаются, из груди вырывается нечто похожее на стон. Максим дает ему воду, он пьет, стуча зубами о железную кружку. Проводит рукой по лбу, словно вспоминая что-то, как-то равнодушно произносит: — Скорее пиши адрес, там мои люди. Как бы не натворили беды. Сидят в сарае, есть выход в переулок… Пошли туда черкеса, я пароль назову.
Максим отправляет по адресу группу чекистов и звонит в больницу. Дежурный медик докладывает:
— Беременную оперируют, ей все же повезло. Ребенок мертв, а ей серьезная опасность не грозит. А вот женщину, которая была с ней, спасти не удалось.
— Кого? Кого это?! — вскрикивает Максим. — Кто с ней был?!
— По документам — Сомова, Екатерина Сомова. Сердце, понимаете ли, а хватились не сразу, никто не подумал, что ей плохо — сама все хлопотала около раненой. И вдруг упала…
Максим закрывает лицо руками. Да, вот он, Ибрагим, сидит в ЧК, сейчас все расскажет, быть может, и самого Улагая поможет изловить. Но нет Сомовой, нет Мурата, нет десятков и сотен других людей, павших от рук бандитов. Какой дорогой ценой достается каждый шаг вне- ред!
— Что с Бибой? — нарушает тишину Ибрагим.
— Что с Бибой? — Максиму нелегко держать себя в руках. Впрочем, кажется, и Ибрагим по-настоящему потрясен случившимся. — Выживет Биба, ребенка спасти не удалось. И Сомову, — добавляет он, хотя понимает — Сомова Ибрагима не интересует.
И вдруг глухое, надо думать, нелегкое признание:
— Ты прав был, Максим, лакей я, и только. Мог всех живьем сдать, всю банду. Прозрел, когда поздно.
— Не время раскисать, Ибрагим, — строго заметил Максим. — Минуты дороги, не часы. Где сейчас Улагай?
— В последнее время я не знал, где он скрывается. А зимний лагерь в предгорьях. Давай бумагу…
Ибрагим со знанием дела рисует лагерь, подступы к нему, посты, размещение людей по землянкам.
— Могу поехать туда, — вдруг предлагает он.
— Обойдемся. Вот бумага, записывай агентуру. За тобой она?
— Почти вся. Несколько человек прямо с Улагаем связаны — Зачерий, Сулейман… Закордонные связи у Адиль-Гирея.
Пока Ибрагим пишет, Геннадий снаряжает отряд для разгрома лагеря. Главное в этой операции — захватить всех живьем, особенно Шеретлукова. Через несколько часов группы чекистов рассыпались по краю за улагаевской агентурой. Предстояла кропотливая работа — ведь многие из них успели обзавестись помощниками, почти все были хорошо вооружены, связаны с еще не разгромленными бандами.
Глубокой ночью Максиму доложили, что его хочет видеть Ибрагим.
— Я подумал, — неуверенно проговорил он, когда его привели, — что тебе будет интересно узнать о судьбе Османа. Что тебе известно?
Этот паскудный старикашка! Воспоминание о нем приводит Максима в уныние. Фатимет, выйдя из больницы, поселилась о Казбеком у Мерем, работала по соседству, в госпитале. Они изредка встречались. Короткими были их беседы. На все доводы Максима Фатимет твердила одно: «Как я могу выходить замуж, если судьба мужа мне неизвестна? Видно, Максим, не быть нам вместе, ищи себе другую жену». А сама едва сдерживала слезы: жаль было Казбека, рвалось сердце из-за Максима, самой хотелось увидеть хоть один счастливый денек. Но не может черкешенка выйти замуж при живом муже.
— Поджег Осман свой дом и махнул куда-то. Видимо, в Турцию. У него, говорят, много золота было, — ответил он Ибрагиму.
— Откуда эти сведения? — Ибрагим оживился.
— Анзаур сообщил.
— Попроси Анзаура расковырять пепелище и заглянуть в подпол под кабинетом Османа. Там он найдет то, что осталось от старика, если крысы не растащили.
— Твоя работа? — удивился Максим. — Ты и на такое способен?
— Улагай с Аскером постарались, я отвлекал на себя самооборону. У Османа хранилась валюта Улагай. В тот раз я за деньгами приезжал. Помнишь, на собрание вместе ходили…
Но Максим уже не слушает Ибрагима, он думает о том, как сообщить эту весть Фатимет. Просто так бухнуть, что Осман сгорел вместе с домом, — не поверит. Отправить с сыном в аул — без них, мол, нельзя навести порядок в усадьбе? Не поедет, скажет, что и видеть это подворье не желает. Надо сказать, что имеется предположение, будто Осман сгорел вместе с домом, требуется ее присутствие. Вот так будет лучше… И пусть этим займется не он, а Анзаур. Приедет за ней, установит факт, а потом отвезет в город.
«Неужели, — сомневается Максим, — неужели эта история так хорошо закончится? Ну конечно, разве мог Улагай оставить такого свидетеля? Как я сразу не догадался?»
Докладывая Сергею Александровичу о показаниях Ибрагима и неожиданно разговорившегося Аслана, Максим упомянул и о причинах пожара в доме Османа. Начальник ЧК заметил, что дело тут вовсе не в личной заинтересованности Максима, а в подходе бандитских главарей к своим пособникам. Не нужен — получай пулю, гори, лети в пропасть — вот это и есть самое важное. Он решил вместе со специальным следователем направить в аул и сотрудника местной газеты: о преступлениях Улагай должны знать все!