На следующий день — похороны Сомовой. Максим подошел к гробу, ком подкатил к горлу: впервые видел он Екатерину не в гимнастерке, не в сапогах. Легкая блузочка, новая юбка, туфли… Она ли это?..
После похорон подошла к нему худенькая, бледная женщина.
— Хочу попросить вас, Максим: если будет оказия в сторону того аула, подбросьте, пожалуйста, установлю надпись на могиле.
— Оказия на днях как раз и случится, Ядвига Адамовна. — Максим был рад хоть чем-нибудь помочь этой хлебнувшей горя женщине. — Мы проскочим дальше, вас высадим, а на обратном пути заберем.
И вот отряд в пути. Исход февраля. На смену оттепели пришли заморозки, тачанки весело несутся по заледеневшей дороге. На одной из них — Ядвига Адамовна. Красноармейцы накинули на нее тулуп, поддерживают на ухабах, стараются как-то развеселить. Помощник Максима Петро заставляет ее съесть кусок хлеба с салом. Дорога приближается к лесу.
— Вот тут, — вскрикивает Ценская, — мы их заметили! Все в форме, со звездами. А они как налетели…
— Зато и мы им дали потом по всей форме, — говорит Петро. — Ни одного в лесу не оставили. И Алхасу пулю в брюхо всадили.
Максим на своем коне вырывается вперед, скачет к сельсовету. Умар, предупрежденный вездесущим и нестареющим Магометом, успевает выскочить на крыльцо.
— Тороплюсь, никаких советов давать не буду, — говорит Максим. — Сам понимаешь, какая это женщина.
— Понимаю, — подтверждает Умар. — Дорогой Магомет, объяви, пожалуйста, всем — пусть завтра ребятишки в школу с утра придут. Учительница приехала, смотреть их будет.
Он помогает Ядвиге Адамовне спуститься с тачанки, ведет к кладбищу. Маленький холмик рядом с другими.
— Мулла было возражать начал, — рассказывает Умар, — гяура с правоверными хоронить нельзя. Но люди заволновались, и он разрешил. Только — без креста. Но на покойнике его и не было.
К дубовому столбику прибит щиток с надписью:
ЦЕНСКИЙ ФАБИАН СТАНИСЛАВОВИЧ
Учитель-герой
1864–1920
Над щитком — фанерная пятиконечная звездочка.
Ядвига Адамовна глядит на щиток, на звездочку, на укутанный снегом холмик, и перед глазами проплывают картины их долгой и трудной совместной жизни. Учитель-герой… Эти люди хорошо все сделали. И смерть его уже не кажется Ядвиге Адамовне такой нелепой и бессмысленной. Час прошел или два? Кто-то осторожно берет ее за руку.
— Пойдем, Ядвига, замерзнуть можно. — Это Умар. — Идем, тебя приглашает вдова Мурата, Клара. Мурат приезжал за тобой, помнишь?
Как не помнить — рослый красавец, смельчак! Пытался прикрыть собой учителя. Обливаясь кровью, кричал: «Не трогайте стариков, аллах вас покарает…» У него осталась семья? Ой, сколько детей! Ядвига Адамовна помогает Кларе управляться по дому. Горе чужой семьи входит в сердце, оттесняет свое. О господи, как сельсовет ни помогает, а все они голодные. А попробуй эту ораву одеть.
Ей приготовлена «ее» квартира в школе, но она остается ночевать у Клары. На ужин ее кормят жареной индейкой. «Ешь, — говорит Клара. — Аллах милостив, он принес нам Советскую власть. Если б не она, мы б уже…»
Утром за ней является Умар.
— Посмотрим школу, — приглашает он. — Ту самую, в которой вы с мужем собирались учить наших ребят.
Мертвая школа. Школа, в которую они не успели войти… Умар открывает двери, вводит ее в чистый коридор. Пол как будто только что вымыт. Свежо, приятно. Эх, не довелось…
Ядвига Адамовна открывает двери класса, переступает через порог. И замирает, потрясенная: в классе полно ребятни. При виде учительницы они вскакивают со своих мест и, не дожидаясь приветствия, орут выученное:
— Здравствуйте!
Ядвига Адамовна подходит к доске, но не выдерживает — из глаз брызжут слезы, ноги отказываются служить. Она опускается на стул. Тишина. Вдруг до ее ушей доносятся всхлипывания. Она открывает глаза — многие дети плачут вместе с ней.
— Зачем вы пришли в школу? — спрашивает она.
— Хотим учиться, — отвечает рослый мальчуган.
— Матка боска, — вздыхает Ядвига Адамовна. — Что же это? Что вы терзаете меня?
— Поучи их, Ядвига, хоть три дня, — просит Умар. — В других комнатах тоже дети сидят. Посмотришь?
Но детвора, не дождавшись гостей, сама вваливается в класс. Не успевает Ядвига Адамовна ответить на приветствие, как дверь снова открывается — входит Ильяс. За ним гуськом втягиваются четыре девочки. Пятая дома, на руках у жены.
— Здра… — едва слышно лепечут девочки.
Ильяс, смущаясь не меньше дочерей, козыряет учительнице, потом неловко стаскивает с головы буденовку.
— Говорят, тоже хотим в школу, — оправдывается он. — И жена сегодня не возражала… гм… не особенно возражала, — поправляется он из любви к точности. — Я и привел…
— Ну что ж… позанимаемся три дня, ребятки. Но так у нас ничего не получится. А ну-ка, давайте разберемся. Самые маленькие и девочки — влево, кто постарше — направо.
Малышей она оставляет, старшим велит явиться после обеда: всех сразу не выучишь. Умар и Ильяс уходят вместе со старшими детьми.
Три дня пролетают как одна минута. И когда в конце третьего дня на пороге класса появляется Максим, Ядвига Адамовна смотрит на него укоризненно, даже зло. У Максима перевязана правая рука, он подает учительнице левую.
— Сейчас на площади будет небольшое собрание, я хочу поговорить с людьми насчет хлеба, — докладывает он. — Приходите, после митинга поедем. Бойцы достали вам новый тулуп.
— Петро позаботился? — Глаза учительницы теплеют.
— Не… — Максим мнется. — Петро там остался…
Глаза Ядвиги Адамовны округляются.
— Мы ведь ездили на банду, — оправдывается Максим. — Уничтожили. Почти без потерь. Банда смешанная, остатки разных разбитых отрядов, сопротивлялась здорово.
«Почти без потерь… Только Петро остался…»
Когда она появляется на площади, собрание уже идет. Выступает Умар. Заметив учительницу, быстро сбегает ей навстречу. Папахи, словно перезревшие подсолнухи, поворачиваются за Умаром. Он берет учительницу за руку, помогает подняться. И тут справа, у бревен, где почетные старики, словно ветер пронесся — седобородые люди, приложив руки к груди, поклонились женщине.
Секунда… Или минута? Или вечность? Аул отдает дань ее мужу, ее горю. Ядвига Адамовна видит людей словно в тумане. Предательски подкашиваются ноги…
— Я закончу свою речь, — доносится до нее тихий голос Умара. — Максим нам объяснил, что многие люди из-за засухи теперь голодают. Мы продразверстку выполнили, и от нас ничего не требуется. Но если кто имеет лишнее, хорошо бы помочь голодающим. Кто хочет помочь, пускай привезет зерно в караулку. Или принесет: даже пуд хлеба поможет кому-нибудь пережить голод. Наша семья выделяет для голодающих два мешка пшеницы.
— Принесем! — гудит толпа. — Поделимся.
Люди расходятся. Ядвига Адамовна последний раз машет рукой Кларе, та уходит со слезами на глазах. Максим достает из полевой сумки пакет, протягивает его Ильясу.
— Помнишь, ты мне один вопрос задавал в кабинете Сергея Александровича, когда он благодарил тебя за помощь. В этом пакете — наш общий ответ. Начальник нарочным прислал, дома прочитаешь. Давай руку, брат, теперь, наверное, не скоро увидимся.
Ильяс прячет конверт в карман френча, протягивает Максиму руку и вдруг обнимает его на глазах у всех. У обоих напряженно стиснуты челюсти, оба сейчас удивительно похожи друг на друга — по крайней мере, так кажется Ядвиге Адамовне. Сходство это усиливают одинаковые головные уборы — поношенные, видавшие виды буденовки. Картина прощания кажется ей символичной.
— Нам пора, Ядвига Адамовна, — произносит Максим.
Ценская что-то медлит. Умар разглядывает новую вывеску сельсовета.
— Я подумала… — Ядвига Адамовна колеблется. — Завтра они придут в школу, а там… опять никого…
Ядвига Адамовна чувствует, что выражается не совсем ясно. Она вдруг подтягивается, хмурится еще больше, твердо и четко произносит: