В один из дней Эдик вовсе пропал. На телефонные звонки не отвечал.
Через месяц вновь объявился, попросил денег… в долг. Про дочь даже не вспомнил.
Если бы не маленькая Ирочка, Вика вовсе разуверилась бы в любви. Только она и спасала от великой депрессии: от хронических болячек, затяжных дождей, тягостных воспоминаний, всплесков эмоциональных расстройств, и стай негативных мыслей.
Только она заставляла барахтаться.
Да, забыл рассказать, что было дальше. Даже не знаю, интересно ли это, потому, что не вписывается в чётко отлаженную сюжетную канву.
Вика нашла на улице, практически на помойке, мужчину. Семён выглядел, мягко говоря, экстравагантно: мятая, толстым слоем покрытая жидкой грязью вполне фасонная одежда, разбитые очки, окровавленный нос, резкий запах перегара.
Персонаж поднимался с превеликим трудом, пробегал два-три шага, гулко до замирания сердца, падал лицом на асфальт. Если бы не предзимье (на градуснике то плюс, то минус), не промозглая морозная стылость, не грусть-кручина, разве обратила бы Вика внимание на это жалкое убожество. Никогда, ни за что. Всё зло в жизни от них – от мужиков: циничных предателей, бессовестных похотливых развратников.
Мужчину отчего-то, настроение видно такое, было жаль до озноба, до колик, до всякого рода неясных ощущений где-то внутри. Как никогда давило клиническое одиночество, а он, потерянный, ничей, разбудил невзначай приступ материнского инстинкта.
Что заставило пожалеть это недоразумение, Вика не могла вспомнить. Шевельнулось что-то невнятное внутри, задрожало непонятной силы сочувствием, несмотря на брезгливость и промелькнувшее едва уловимо ехидное злорадство, – так тебе и надо, скотина!
Тем не менее, подняла, обтёрла, – живёшь-то где, несчастье?
– У-у-у, – мычал подопечный, тыча кривым пальцем в пустоту, – вот..!
– Что делать-то с тобой? Дочь у меня дома, испугается чучела такого. Ладно, в коридоре поспишь.
Как она его волокла, как тащила… не приведи господи испытание такое кому другому.
Добрались.
Раздела, постелила половичок, выстирала, сушила утюгом, чтобы с утра наладить в как можно более дальнее плавание, одежонку, чтобы не видеть и не слышать, чтобы забыть навсегда.
Утром Вика была удивлена несказанно. Незнакомец с помойки ждал в кухне с горячим завтраком.
– Я тут слегка похозяйничал. Прости. Ты кто?
– А ты? Нажрался, как…
– Не бранись. Горе у меня. Годовщина, как жена преставилась, царство ей небесное. Удивительной доброты и кротости была женщина. Жить не хотелось.
– Отогрелся, ожил… теперь вдруг жить захотелось?
– Я бы… не обижайся… у тебя остался. Благодарен. В ножки кланяюсь. Не смотри, что на бомжа похож. Винюсь.
– Говоришь много. Завтракай, и иди, откуда пришёл.
– Не смею противиться, спасительница. Меня Евгений зовут. Евгений Витальевич… Зарубин. Я тут номерок телефона записал. Хотелось бы и ваш узнать.
– Ага! Плавали – знаем. Мне дитё кормить надобно.
Ничто в груди Вики не ёкнуло, не послало знак, что именно это шанс.
Кто бы знал.
На следующий день началось. Звонки по телефону, курьеры с букетиками разноцветных хризантем, письма без обратного адреса на конверте с доморощенными стихами.
Мелочи, а приятно.
– Виктория Леонидовна, спасительница моя. Пропадают два билета в Современник на спектакль Три сестры… по Чехову. Спасайте.
– Ирочку не с кем оставить.
– Беру на себя. С вас согласие, и только.
Шаг за шагом Евгений Витальевич входил в её жизнь. Без пошлых намёков, без попыток обладать. Втроём гуляли в парке, вместе выезжали на выходные в пригород, посещали выставки.
Виктория Леонидовна боялась спугнуть хрупкое равновесие, в котором пребывала последнее время.
Женщина ждала что вот-вот, уступить всё равно придётся – не дети, всё хорошее закончится. Так было всегда, так будет и теперь.
Над тревожной кнопкой уже была занесена рука.
Судьба.
Время шло, но ничего драматического не происходило.
Случилось и то, чего ждала и боялась. Не сказать, что фейерверк эмоций, но здорово, просто замечательно. Оказывается, она соскучилась по тактильным ощущениям, по интимной близости.
Вскоре два одиночества съехались, несмотря на то, что строки стихотворения “Просто встретились два одиночества, развели у дороги костёр, а костру разгораться не хочется –
вот и весь, вот и весь разговор…”, крутились в голове, как заезженная граммофонная пластинка.
Редкую ночь они проводили порознь. Евгений непременно встречал Вику с работы с полными сумками, – чур, готовлю я. И не спорь.
А потом, когда от аппетитных запахов голова шла кругом, Женя накрывал стол, наливал по бокалу вина, – за любовь, Вика, за нашу с тобой любовь!