Недавно почитал сочинения современных старшеклассников. Пришел в ужас — незнание родного языка, полное неумение излагать собственные мысли. Присмотревшись, обнаружил, что собственного мнения как бы и нет — все серо, безлико. Похоже, наши школьники пользуются одним набором шпаргалок. Уже необязательно читать книги авторов, входящих в программу, — достаточно ознакомиться с кратким содержанием, созданным выросшими троечниками моего времени. Осознав, что живут в рыночном обществе, они торопятся облегчить жизнь современного школьника, а вместе с этим поправить свое материальное благосостояние. Школьники охотно пользуются их услугами. Да и зачем тратить время на чтение того, что коротко и доступно — на уровне комикса — изложено в небольшой брошюре. Вся мировая классика — на семнадцати листах! «Война и мир» — в двадцати пяти строках!
Ныне в почете точные науки — надо просчитывать прибыль и убытки. На лирику нет времени. В погоне за чистоганом мир отбрасывает ненужное, оно остается чудакам.
Кажется, мы потихоньку приближаемся к временам, когда человек, читавший Пушкина и Достоевского, станет достопримечательностью, вызывающей почтение и страх, смешанный с состраданием и жалостью, — надо же, на что потратил свои силы этот удивительный и странный человек! Прислушайтесь к разговору рядом: «Он старуху — бум! Старуха крякнула, а студент сгреб бабки и смылся…» Это один ученик пересказывает другому бессмертного Федора Михайловича.
Будущее идет. Оно решительно наступает. Оно уже совсем близко. При желании его уже можно коснуться рукой.
Болезнь и смерть «провинциалки»
Провинция дала литературе Шолохова и Рубцова, Белова и Астафьева, Лихоносова и Есенина. Желающий может продолжать этот список до бесконечности. Провинция была нервом литературы. Поднявшись до высот мастерства, из провинции отправлялись искать счастья в столицу, если не прикипали к ней душой навеки.
Советская власть дала людям не только грамотность, она дала возможность провинциальным авторам доносить свое слово до читателя. Практически в каждой республике, в каждом областном центре были свои издательства, свои журналы, на страницах которых появлялись их произведения. Автор всегда нуждается в обратной связи с читателем: писать в стол — удел немногих, и неизвестно еще, как бы расцвел талант того или иного писателя, если бы у него была аудитория.
Период становления демократии оказался удручающим — от торжественно продекларированной свободы слова скоро не осталось и следа, и стало ясно, что рыночный капитал — еще более жесткая цензура, чем ЛИТО, а отсутствие денег затыкает фонтан творческого вдохновения куда хлеще излишков. Развалились издательства, лишенные государственного финансирования, распались и канули в Лету некогда многотиражные журналы. Росчерком пера какого-то ушлого чиновника писательский труд отнесли к увлечениям типа нумизматики или собирания марок. Фантастические реки тиражей превратились в мелководные ручьи, а оплата писательской работы сравнялась с зарплатой уборщицы в магазине или грузчика на продовольственной базе. Писатель как творческий работник повторил судьбу всего народа, пришедшего от привычной, пусть и не слишком зажиточной, жизни к нищете.
Прилавки заполонила коммерческая и переводная литература, отныне читателю предписывалось сострадать латиноамериканским фазендейрос и восхищаться американскими коммандос, увлеченно мочащими российских солдат. Прежняя литература, воспитывающая в гражданине патриотические чувства и гордость за свою страну, ушла, и на смену ей пришла иная — агрессивная, невежественно глупая, воспевающая сомнительный мир проституток, бандитов и наемных убийц. Достаточно пробежаться взглядом по книжным развалам, чтобы убедиться в истинности этого утверждения.
Будущее любого народа зависит от сверхидеи, которой подчинено его развитие. Отсутствие национальной идеи ведет к тому, что общество загнивает и лишается стимулов к дальнейшему развитию. Некуда стремиться, некуда бежать. Литература, пусть даже неосознанно, всегда являлась проводником национальной идеи, в лучших своих образцах она создавала эталон поведения и образцы для подражания. Криминальное чтиво, захлестнувшее страну, привнесло в нашу жизнь совсем иные эталоны — идеалами, которым нам предлагают подражать, стали бандитские «бригады», воры в законе, интердевочки и прочая люмпенизированная масса, неожиданно всплывшая с общественного дна, где некогда пребывала, и явила себя обществу как нечто новое и достойное воспевания. Нецензурная речь влила мутные струи в тексты многих авторов. То, за что раньше давали пятнадцать суток административного ареста, ныне стало признаком авторской доблести и лихости. Нам предлагается сочувственно внимать проблемам сексуальных меньшинств, которым надоело тусоваться у общественных туалетов и захотелось всероссийского признания.