— А давайте переплывем Вятку — там в лесу ягоды каки-е!
С дедом Ермолаем Лелька подружилась. Ходила за ним следом, все просила взять с собой в путешествие на плотах. Каждый раз, когда он собирался в дорогу, начинала приставать:
— Деда, и я с тобой! Ну возьми меня!
— Так уж — возьми! Свалишься с плота — бабка мне голову оторвет! — ворчал дед, но в душе был рад, что внучке хочется быть с ним.
— Не свалюсь! Я плавать умею — всех обгоняю!
С довольным видом он молча качал головой: ишь, какая шустрая.
Был дед еще румян, на круглом лице светились ясные зеленые глаза. Крепкий, жилистый, с русой бородкой и усами, уже начавшими седеть, он пользовался уважением в деревне, хотя многие считали его чудаковатым. Когда мужики работали артелью в запруде или вязали из бревен плоты, он всегда ими командовал и его слушались. Команды он подавал в «трубу» — самодельный рупор, который сам же и смастерил. Ему нравилось слышать свой голос, усиленный рупором и похожий на громовые раскаты. Брал он свою «трубу» и на сенокос, где тоже работали артелью, и уж непременно — в поездку на плотах.
Когда настойчивая Лелька уговорила, наконец, деда, он, перед тем как отправиться в путь, целый вечер что-то кроил, шил. Закончив, разложил на полу спальный мешок.
— Влезай! — сказал он Лельке.
— Это ты мне, деда? — обрадовалась Лелька, нырнув в мешок.
— Да, вот еще пояс примерь!
К широкому полотняному поясу была крепко пришита веревка. На такой привязи на следующий день Лелька барахталась в воде, плавала, ныряла под плоты, и дед не боялся, что потеряет ее.
Как всегда, дед Ермолай распоряжался плотогонами, кричал в «трубу». И Лелька тоже кричала — звонкий ее голос и смех неслись над рекой.
Ночью спали прямо на плотах, в шалашах, сооруженных сверху. Лелька — в теплом дедовском мешке.
— Не замерзла? — спрашивал дед спящую девочку и заботливо набрасывал на нее свой плащ.
Обычно дед Ермолай носил коричневый самотканый армяк, ситцевую рубаху-косоворотку, кожаный пояс, на ногах — лапти с онучами. На плоты же брал плащ с капюшоном и подаренные Михаилом резиновые сапоги. Сапоги были куплены в Питере, и дед очень гордился ими.
Все дальше от родных мест уносило течением плоты, мимо пристаней, сел и городов. Берега были знакомые, много раз перевиденные дедом, и все же чужие. Однажды ночью из леса донеслась перестрелка — дед прислушался. Он знал: время смутное, поговаривали, что к Вятке идет большое войско во главе с Колчаком и скоро ожидаются бои. На всякий случай он учил Лельку:
— Ежели со мной что случится, домой сама добирайся! Где дом наш, знаешь? Запомни: село Цепочкино, под Уржумом. Ну, а от пристани до Дюково тебе знакомо. Повтори!
— Знаю, деда!
— Нет, ты повтори! — требовал дед.
— Деревня Дюково Уржумского уезда! — кричала Лелька и прыгала от деда в воду.
Закончив с плотами, дед Ермолай непременно заходил в городе на базар. Первым делом шел к лоткам с книгами и долго рылся, выбирая себе книгу по вкусу: чтоб она была про животных и с картинками.
Лелька активно помогала:
— Вот эту, деда! Видишь — тут суслики!
— Не суслики, а бобры, — поправлял дед. — Жизнь у них преинтересная! Строители!
Заплатив за книгу, он покупал Лельке конфет и уже тогда изрядно выпивал.
Домой ехали пароходом. Весь обратный путь дед беспробудно спал, а Лелька свободно бегала по палубе, обследуя все уголки, куда только могла проникнуть.
Пароход привозил их к пристани у села Цепочкино, которое живописно раскинулось на правом берегу Вятки. Отсюда до Дюково было всего полтора километра.
Дома деду доставалось от Ольги Федоровны.
— Дак не выпимши — богу душу отдашь! — оправдывался он.
Книги, купленные дедом, аккуратно складывались на полке. Часто он брал какую-нибудь и с интересом читал сам или же собирал вокруг себя ребятишек и рассказывал им прочитанное: о животных, о пчелах, о муравьях. Любимой его книгой была толстая, с цветными картинками книга о жизни слонов.
Рядом с книгами деда лежала Библия, принадлежавшая Ольге Федоровне. Бабка была набожная, ходила в церковь, принимала в доме странниц. Дед же в церковь не ходил, как ни корила его жена. Обычно, пользуясь ее отсутствием, устраивал себе пир — вместо обеда готовил «тюрю»: в водку крошил черный хлеб, добавлял луку, соли и хлебал ложкой из тарелки…