Так бы, они, наверное, и сидели еще долго, если бы у Петруни не затекли ноги и он с глубоким охом не сел бы на землю, потащив Надю за собой. После чего ребята принялись истерически хохотать, катаясь по пыльному полу. Смех был продолжением слез, но более мягкой их альтернативой.
– Ты мне напишешь. И я тебе напишу. И будет, как в той книге? «Монтигомо Ястребиный коготь, как ты когда-то меня называла…». И эти письма не потеряются. Все будет хорошо. Ты станешь самой лучшей балериной на свете, а я принесу тебе букет цветов. Большущий с твою голову, нет, даже с две головы. И ты никогда не будешь больше плакать, чтобы я не переживал, хорошо? – внезапно серьезно произнес Петруня.
– И так будет всегда-всегда. Ты никогда не бросишь? Никогда-никогда? – все еще всхлипывая спросила Надя.
– Никогда-никогда. Могу поклясться на мизинцах. – убедил ее Петруня.
Внезапно Надя вздрогнула, словно сбросила с себя груз старых воспоминаний. Открыла глаза. Ее мир все еще был тем же, вокруг по-прежнему крутился зрительный зал, а рядом сидел молодой актёр, беспокойно на нее поглядывающий.
–Знаете, мне показалось, что вы уснули. Я говорил с вами, а вы все молчали и молчали. Только раз произнесли «никогда-никогда». Вам плохо, Надежда?
– Ха-ха, да вы знаете, ой. Ты знаешь, бывает так…
У нее зазвонил телефон. Это был Максим. Надя глубоко втянула в себя воздух, надеясь таким образом оттянуть начала бессмысленного разговора, принесшего ее только разочарование.
– Да. Ало. Ладно. Ты придешь через полчаса? А тебя пустят? Да не приходи, зачем мотаться. Ты же очень устал на своей встречи. А это было совещание. Да не важно, покорми Петрунина, молока ему налей. А. Да. Я позвоню, когда освобожусь. Да, можешь у меня ночевать. Пока, – повесила трубку Надя.
–Это ваш муж, простите за любопытство, – сам удивляясь своей бестактности сказал Слава.
– Ха, ну не красивый вопрос. Да что уже там. Не, это мой молодой человек. Он вечно работает, вечно занят. Сам позвал же, – немного зло прошептала девушка, нервно потирая переносицу.
–Да. У меня тоже самое было. Ну всмыле, у моих родителей. Отец тоже без роздыха работал, на работе ночевал, а потом- пусто. Исчез просто, как в воду канул. Я, если руку на сердце положить, в лицо его не помню, но, наверное, его помнят на работе, надеюсь, он сделал что-то великое, ну или хотя бы не ужасное. – неловко произнес юноша.
–Молодой человек, это не ваше дело. Я не должна была так распускать свой язык. Извините. Столько лет, а все еще попадаюсь на уловки всяких проходимцем, – зло прикрикнула на него Надя и отвернулась.
Парнишка сник, осел в своем кресле и обиженно произнес:
–Простите, я не хотел вас обидеть.
И тут, будто божественное провидение, а может быть чей-то злой умысел, ровненько после последнего слова Савы в зале погас свет. Причем потух он не сразу весь, а по блочно, словно кто-то друг за другом нажал выключатели. Единственным светом в зале остались несколько ламп около сцены, подсвечивающие мир каким-то нездоровым, трупным цветом. А в подсвеченном их воздухе танцевали пылинки, кружась и переворачиваясь в безмолвном танце, словно это была их последняя возможность повеселиться и напомнить о себе миру.
Люди недовольно зашушукались, но продолжали сидеть в зале в ожидании разъяснений, ну или хотя бы включения света. Но вместо этого послышалась какая-то дробь, вернее какие-то хлопки, приближающиеся все ближе и ближе. Огромный паук страха, нависший над залом замер, ожидая развития событий. И вдруг, распахнул свою бездонную пасть, в тот самый миг, когда в зал влетели несколько банок, пропитывающие на ходу воздух сладковатым газом, медленно пробирающимся между сидениями, заползающими под одежду, в волосы, а затем и в нос.
Люди, гонимые криком огромного паука, ринулись к выходам, но выбежать так и не смогли, падали прямо около дверей, не вилах пошевелится. Складывались складывались в кучи, будто игральные карты с колоду. Да так, едва подергиваясь, как отравленные ядом тараканы, и продолжали лежать, становясь нижней картой для следующего потока людей. Те же, кто сидел в центре зала, достаточно далеко от входа, сразу же поднесли ко рту ткань, видя какой эффект сладковатый, как дешёвые духи, газ делает с их товарищами, по несчастью. Люди прижимались друг другу, вставали на стулья, желая вдыхать побольше чистого воздуха, все еще надеясь, что включится свет и все происходящее окажется дурацкой шуткой.
Но внезапно, хлопки переросли в нечто большее, и через главный вход, что рядом с колоннами зашли какие-то люди, запускающие пули веерами в воздух. Зал наполнился уже не криком огромного паука, а его воем. Вперемешку с криками людей, залезающими под свои места или складывающимися в три погибели.