В этом, как считал Глеб, есть главная сила журналистики: забывать обо все, и вся и рассказывать целому миру, что твориться, не опираясь на чье-то субъективное мнение, основанное на чувствах и эмоциях.
И примером для такого поведения, несомненная являлся Вячеслав Игоревич, собравший в себе самые нужные и полезные журналисту черты. Мужчина был собран, ответственен, трудолюбив и дотошен. Въедлив и беспристрастен. На нем не висело бремя в виде семьи, как на многих его ровесниках –коллегах, одним словом, мужчина жил ради работы. Глеба давно им восхищался, и даже сейчас, когда начальник в очередной раз указал ему на промахи, тянущиеся за парнишкой вереницей, Глеб погрузился в сладостную дремоту фантазий, сотканную из его глубоко желания стать хорошим репортёром, как его начальник.
А вот Владислав Игоревич и питал иллюзий, уже не упивался мечтами, он просто работал по давно созданному образцу. В эту минуту, как и множество раз до этого, мужчина двигался в то место, куда ему необходимо было попасть ради получения лучшего результата. Редактор ехал к театру, в котором творилось что-то неладное.
До того, как попасть в информационную службу, где он работал уже одиннадцатый год, мужчина служил менеджером, возился с бумажками, таблицами и прочими не особо интересными вещами. А потом, бац. И все поменялась. Теперь он, в свои неполные пятьдесят, бегает туда и обратно, нервничает, кричит на младших коллег и чувствует себя совершенно счастливым человек, нашедшим дело своей жизни.
Что должно было произойти, чтобы человек ощутить это? У него началась новая жизнь, для которой требовалось скинуть все, стереть, будто ничего и не было. Будто его прежнее имя Славик, как лазского называли коллеги, исчезло в безвестности. А все благодаря судьбе, в которую мужчина уверовал совершенно случайно, но крепко и навсегда.
Все шло из рук вон плохо. Работа не радовала, а жизнь, казалось, не имела смысла. Пока, из-за невнимательности Славик чуть не погиб. Едва только –только не переехала машина. Буквально из-под колеса, мчащейся навстречу легковушки, его вытащил пожилой мужчина в огромных, почти что на все лицо очках. Ему Вячеслав Игоревич был признателен всю свою жизнь. Дедок его долго осматривал, а потом, усадив на скамейку, начал медленно расспрашивать. Именно расспрашивать, а не рассказывать про себя, как это часто делают одинокие пожилые люди, ищущие аудиторию.
– Ой, ну и высохший же ты кузнечик. А сколько тебе? Должно быть молодой, а лицо вон уже все посерело. Нравиться тебе хоть что-нибудь в жизни? Работа? Девушка?
–Я женат, – хрипло произнес Славик.
– Значит не любишь, коли таким тоном отвечаешь. Она, должно быть тоже, раз ты не спешишь домой, женушка и не звонит, не ищет. Ох, до чего жизнь докатилась. Никто никого не ищет, никто не ждёт, не люби. Просо ходят, как машины и деньги зарабатывают. Разве это счастье?
– А что по-вашему счастье? Зачем оно вообще? На счастье, еды не купишь, комнату не оплатишь.
– Да, это ты правильно сказал. А еще без счастья жизни не будет, какой бы правильной она не была. Будь ты тысячу раз добродетельным и хорошим, а вкуса еды и запаха горного воздуха ты так и не почувствуешь. Потому, что незачем тебе. Нет у тебя смысла, нет у тебя повода чувствовать.
–Зачем? Если я буду счастлив, то другие окажутся несчастны, как же быть?
– Тоже верно. Но с чего ты взял, что твое несчастье-это их счастье и наоборот? Почему ты не попробуешь? Немного, а потом решишь, глядишь жизнь приобретет краски, звуки и еще что-нибудь.
– Вы так говорите, должно быть вы нашли свое, по вашему мнению счастье? Вы не выглядите таким серым листом, как я.
– А вот это, молодой человек, я и сам не знаю. Счастье, оно, как воздух, когда оно есть- его не замечаешь, а когда-нет, то становиться тяжко. Может быть… Может быть…
– Тогда… Спасибо. Я пойду, наверное. Огромное вам спасибо.
– Не за что пока. Вы если вдруг надумаете что-то, приходите, может быть в нашем центре вам найдется место. Спросите там Антона Александровича, того, что за литературный раздел отвечает. Это я. Помогу вам. Очень уж вы на моего сына похожи. Помогу.
В общем, так Славик и превратился в Вячеслава Игоревича, а его покойный шеф и наставник стал ему настоящим другом, по которому он частенько горевал. Правда, если говорить уж совсем честно, за свое счастье он заплатил потерей семьи. Но, как в глубине душе надеялся мужчина, они по нему не сильно лили слезы.
–Жора. Вот и я. Ну что тут у вас происходит. Быстро в курс дела меня в веди. -отчеканил продрогший мужчина, подошедший к съемочной команде.
Вокруг высотных зданий, в сотни метров о того злополучного театра уже дежурил ОМОН, полиция и еще какие-то непонятные люди в форме, переговаривающиеся по рациям и огораживающие территорию.