Геша улыбнулся себе под нос, помогая Наде подниматься на сцену.
– У меняя осталось слишком мало времени ради того, чтобы что-то сделать, но я сделаю. А вы, когда я подам знак, уходите, вы должны успеть. Сразу же под лестницей налево, там есть заминированный участок, поэтому не касайтесь двери, просто аккуратно проскальзывайте в небольшую щелку. А теперь заговаривайте Генку, который главный. Уже никто особо не следит за залом, потому что осталось слишком мало времени для прорыва, да и для каких-то действий. Постарайтесь удержать на себе их взгляды минут на десять, хотя бы, а если все же не удастся, то я помогу.
Надя решила отвлечь их внимание тем, что она умеет лучше всего. Сейчас она станцует, так как хочется ей, то что хочет она и для кого она хочет. Она станцует для Петруни, который так и не побывал на ее выпускном выступлении. А террористы- это конечно проблема, но в масштабе необъятной земли, где кажутся в секунду умирают десятки человек. И какая-то зарвавшаяся танцовщица вроде нее, никак не изменит положение вещей.
Надя крепко сжала кулаки и шагнула на театральную сцену, превращенную в место привала бесчеловечных людей, устроивших себе здесь кухню, гостиную и спальню.
Пара мужчин, находящихся в глубине сцены, действительно спали, положив головы на рюкзаки. Девушки, снявшие маски, сидели кружком около прожектора и как-то заторможено, вероятно от страха, ели, принесенную с собой еду. Молодые ребята, отложившие автоматы, играли в карты, поглядывая на часы чуть ли не после каждого хода. Кто-то сидел в креслах на первых рядах, кто-то стоял по бокам сцене и с любопытством смотрел на Гешу, жестом указывающего Нади подойти к главарю, сидевшему в луче света принесенного прожектора.
– Добрый вечер. Я пришла сюда, чтобы попросить вас об одолжении, так сказать, как товарища, по несчастью. Я тоже пострадавшая, такая же, как и вы. У меня из-за препаратов «Человечности» серьезно пострадал брат. Хоть он и молод, но уже инвалид… Но я не про него. Я, естественно, понимаю, что мы все здесь умрем, вероятно очень и очень скоро. И все это… как бы… не естественно и неправильно… да… но разрешите мне станцевать. Я балерина. Я хочу подарить людям, здесь присутствующим, хоть что-то хорошее, единственное что могу. Если бы могла и жизнь бы подарила, но это не в моей власти.
Гена ошалел от такой просьбы и не сказав Нади ни слова сразу же обратился к Геше;
– Брат, это что ты мне сюда за поехавшею привел? Какого фига ты вообще ее сюда притащил? Милосердие что ли заиграло? Я ж сказал – ботинком в зубы и разговор окончен. Я что –то не понятное сказал?
– Ген, подумай. Хорошо подумай. Сколько нам всем осталось? Десять минут, пятнадцать? И что кроме насилия ты в конце своей жизни увидишь? Хоть на танец посмотришь. Тем более ты говорил что-то о солидарности? Разве нет. Последний разок, давай позволим…
Гена хотел было возразить, но к нему со спины подошла черноволосая девушка и что-то прошептала на ухо, отчего главарь на мгновение подобрел и кивнул Наде:
– Валяй, поехавшая.
–Парни, у нас тут намечается выступление, айда всем на первый ряд. Боковые на местах, – весело произнес Гена, усаживаясь на первый ряд.
Надя вышла на центр сцены, усыпанной кусочками грязи, мелкими битыми стеклами, штукатуркой, камушками и прочим мусором, принесённым террористами.
Девушка одним движением закрутила на голове волосы, сняла неудобные туфли на каблуке и, за неимением альтернативы осталась босой. За туфлями последовало обтягивающее платье, и Надя осталась в одной черной комбинации, едва доходящей до середины бедра.
Балерина не чувствовала страха, смущения или монтажа, кажется все, что было перед ней растворилось, обратилось в туман, а на место ему пришли стены давнего детского убежище, где она частенько практиковалась.
В лицо пахнуло деревом, прогретым солнцем до красноты, высохшей осокой и пылью, плавающей в воздухе. По коже побежали мурашки, волосы приятно взъерошил ветер, залетевший через открытое окно-иллюминатор, бывшее когда-то дверью стиральной машинки.
Надя мягко, словно кошка поставила голые ступни на пол и, повинуясь музыке, крутящейся у себя в голове, начала.
Жизель. Мама привела ее на этот балет, еще кода они жили в Новосибирске, когда еще не было Бори, а мужчины у матери не менялись со скоростью света. Маленькая Надя тогда влюбилась в приму-балерину, исполняющую ведущую партию. Девочка влюбилась в Жизель, даже после смерти борющуюся за любимого. А что об дуэте Мирты и Жизель, который был словно отражение действия одной другой и наоборот. Наверное, в тот день и сформировалась ее мечта- стать Жизелью, хоть ненадолго.