Штепан вернулся в столовую и присоединился к беседе Теклы и Мартина. Скоро обед был готов, и вся семья Дубов, Штепан, Мартин, оба подмастерья и ученики уселись за стол. Едва Войтех успел прочесть предобеденную молитву, как вошел Шимон. За этот год он возмужал и стал еще большим щеголем. Сейчас он был одет по последней моде богатых горожан: ярко-голубая короткая куртка, длинные, по самые бедра, чулки - один красный, другой зеленый, башмаки с длиннейшими острыми носками и с маленьким бубенчиком на каждом носке. Такие же бубенчики были на рукавах. На поясе висели шелковый кошелек и небольшой кинжальчик. Когда Шимон уселся за стол, Войтех недовольно покачал головой: - Опять, как осел, бубенчиками увесился! Шимон обиделся: - Почему "как осел"? Так одеваются в Баварии, во Франции и в Брабанте. - Приятно слышать, что и в других землях ослы встречаются, не только у нас в Чехии, - насмешливо заметил Ратибор. Разговор, естественно, зашел о последних событиях в университете. Штепан и Мартин наперебой рассказывали о победе сторонников Гуса. Шимон, молча слушавший все это, вдруг взорвался: - Все еретики-виклефисты ненавидят власть святейшего отца и стараются сделать и университет виклефистским, а ваш Ян Гус есть первый архиеретик! Недаром пан архиепископ предал его церковному проклятию. И это еще не всё... - Подавись своим проклятием! - крикнул в ярости Ратибор. - Тише вы, тише! - пыталась успокоить разгоревшиеся страсти Текла. Спор, наверно, перешел бы в нечто более серьезное, если бы стук в дверь не отвлек общего внимания. - Гавлик, посмотри, кто стучит, - сказал Войтех. Гавлик вышел и тотчас вернулся: - Там вас, пан Шимон, какой-то не то монах, не то попик спрашивает. Шимон поднялся и, сопровождаемый неодобрительными взглядами отца и брата, вышел на крыльцо. Белокурый юноша в платье клирика20 вручил Шимону записку на немецком языке. Воспитатель, наставник и духовник Шимона священник Ян Протива писал ему: "Сын мой! Будь сегодня у меня на Поржичах в первом часу после захода солнца. Прими мое отеческое благословение. Я. П.". Такие вызовы для Шимона, видимо, были нередки, потому что, не задавая никаких вопросов, он коротко ответил: - Передай отцу Яну, что я буду.
Когда Шимон вошел в Поржичи, весенние сумерки начали сгущаться и переходить в мягкую вечернюю темноту. Силуэты домов погружались в тень. Глаз едва МОР уловить смутные очертания стен, хотя на фоне еще не совсем потемневшего неба вырисовывались крыши и остроконечные вершины башенок. Шимон шел уверенно, как человек, которому здесь приходилось бывать не один раз. Подойдя к ограде церкви св. Климента, Шимон с усилием открыл чугунную решетчатую калитку и направился через церковный двор к одноэтажному домику, стоявшему позади церкви в небольшом фруктовом саду. На стук Шимона дверь открыл юноша в подряснике, со свечой в руке. Он сразу же узнал Шимона по голосу и пропустил его в дом. Пройдя сени, Шимон оказался в небольшой комнате, стены и пол которой были убраны коврами. Вдоль стен стояли длинные скамьи, покрытые темным сукном, в углу висело большое черное распятие. Воздух комнаты был пропитан пряными восточными благовониями. Клирик поставил на круглый стол подсвечник и спросил Шимона по-немецки: - Вас отец Иоганн вызвал или у вас к нему свое дело? Неровный свет свечи освещал круглое выхоленное, розовое лицо с нежной кожей, пухлыми губами и с ямочками на щеках. Зеленые глаза клирика выражали одновременно хитрость и наглость. - А тебе, Генрих, не все ли равно? Клирик усмехнулся краем рта: - Отец Иоганн Протива сейчас занят важной беседой с господином магистром из капитула... Шимон бесцеремонно перебил его: - Отец Иоганн Протива велел мне прийти. Доложи ему. Клирик недовольно передернул узкими плечами, и его маленькая фигурка скрылась в дверях. В доме стояла гнетущая тишина - ковры поглощали все звуки, и даже двери раскрывались совершенно бесшумно. Шимон недолго оставался один в этой тишине, нарушаемой только потрескиванием свечи. Генрих вновь бесшумно появился в комнате и мягким, округленным жестом пригласил его следовать за собой. Они прошли еще две комнаты, слабо освещенные одинокими свечами в высоких серебряных подсвечниках, и подошли к двери, задрапированной темным сукном с серебряной вышивкой.
Клирик постучал и высоким голосом произнес нараспев по-латыни: - Во имя отца и сына и святого духа... - Аминь! - глухо донеслось из-за закрытой двери. Клирик открыл дверь и пропустил Шимона в большой, почти квадратный кабинет. У противоположной стены между двумя высокими стрельчатыми окнами с разноцветными стеклами стоял большой стол. Два трехсвечника, стоявшие на столе, освещали небольшое серебряное распятие, выделявшееся на черном фоне сукна, покрывавшего стол. Все стены кабинета были заняты книжными полками. У стола стояли два больших глубоких кресла. В одном из кресел сидел невысокий сухой старичок в темной рясе. На Шимона пристально глядела пара небольших серых глаз, холодных и суровых. Лицо священника было гладко выбрито и покрыто сеткой мелких морщин. Справа от старика сидел другой монах, в серой рясе францисканца. Это был высокий, тонкий, еще далеко не старый человек. Шимон скромно поклонился и подошел под благословение старика. Священник помоложе почтительно обратился к старику: - Вот, достопочтенный отец, тот самый юноша Шимон, о котором я вам говорил. Старик вскинул глаза на Шимона: - Он выглядит молодо, но видно - мальчик хитер, как лисица, и тщеславен, как павлин. Пожалуй, нам он пригодится. Старик говорил тихим, шелестящим голосом. Разговор шел по-латыни, и Шимон не понимал ни слова. Выдержав паузу, старый священник еще раз пристально взглянул на Шимона и обратился к нему по-немецки: - Почтенный брат Иоганн рекомендовал мне тебя, сын мой, как преданного католика, мечтающего верно служить нашей матери - святой католической церкви. Шимон почтительно склонил голову. - Твои родители и брат, кажется, не разделяют твоей преданности святому престолу? - Да, достопочтенный отец, они враждуют со мной и следуют за магистром Яном Гусом. - За этим исчадием дьявола, слугой антихриста, за этим проклятым святой церковью еретиком? Кто еще с ними в единомыслии? - Мой двоюродный брат Штепан - студент факультета свободных искусств, и еще много всяких ремесленников... и других... - Рано или поздно железная рука святейшей инквизиции их покарает. Но сейчас не время. Сейчас мы, сын мой, от тебя ожидаем другой услуги. - Я слушаю вас, достопочтенный отец. - Ты, кажется, имеешь большие знакомства среди пражских мастеров? - Да, отец, мне приходилось бывать частенько в их компании в доме пана Зуммера. - Купца Зуммера? Так, так... - Но, смею сказать, достопочтенный отец, те мастера - верные католики и почти все немцы. - Тем лучше. Это нам и надо. Теперь слушай хорошенько и запомни, чего мы ждем от тебя. Нам надо, чтобы ты в течение трех - четырех дней бывал в компании мастеров - как чехов, так и немцев, которые в своих доходах зависят от университета и выполняют его заказы. Тебе понятно, о чем я говорю? - Не совсем, достопочтенный отец. - Мы имеем в виду писцов, корректоров, продавцов пергамента, аптекарей, переплетчиков, книгопродавцев, старателей написанного... ну конечно, и других купцов, что сбывают свой товар университету. Теперь понятно? - Понимаю, достопочтенный отец. - Хорошо. Ты, вероятно, слыхал, что немцы - магистры, бакалавры и студенты - твердо решили не принимать королевского декрета о новом порядке в университете. Надо, чтобы ты в беседах с мастерами и купцами растолковал им, что если немцы уйдут из Праги, то они, то есть мастера и купцы, не будут иметь заказчиков, Вот ты и растолкуй им, какой они понесут убыток, если немцы из университета покинут Прагу. Надо, чтобы чехи-ремесленники возмутились этим декретом, дающим победу в университете проклятым еретикам. Надо разъяснять, что декрет ведет их к разорению, а университет - к гибели. - Но, достопочтенный отец, осмелюсь сказать, я слишком молод годами, чтобы мастера, люди зрелого возраста, позволили мне их в чем-нибудь убеждать. - То, что ты молод, - это как раз и лучше. Ты их ни в чем не убеждай одному-другому внуши эти мысли, а они уже сами начнут друг друга убеждать. А ты будешь вне подозрений. Кто ж заподозрит зеленого юношу в подстрекательстве солидных мужей! - Теперь мне все понятно, достопочтенный отец. - Я тебя, сын мой, не предупреждаю, что может случиться, если ты кого-нибудь посвятишь в наш разговор. Тут вставил свое слово Ян Протива, до сих пор хранивший почтительное молчание. Наклонившись к старику, он быстро сказал ему по-латыни: - Достопочтенный отец может быть на этот счет совершенно спокоен. Парень навеки связан с нами, и если он нам нужен, то мы ему еще больше. Надо ему кое в чем помочь за его усердие. Старик кивнул головой: - Говори. Мы поможем. Ян Протива обратился к Шимону снова по-немецки: - Скажи, сын мой, ты как будто хотел поступить приказчиком к купцу Гельмуту Гартману? - Ничего не получилось, пан мистр. Нужен залог, да еще всякие взносы и угощение. А где взять столько денег? Отец не даст. Ян Протива поднялся и положил свою тонкую мягкую руку на плечо Шимона: - Если твой ослепленный ересью отец не желает помочь своему сыну, ему поможет наша общая святая мать - католическая церковь. Когда выполнишь свое задание, приходи ко мне, и мы решим твое дело. Святая церковь непокорных еретиков карает, но преданных ей сынов щедро награждает. - И, повернувшись к старику, спросил: - Достопочтенный отец, ему можно уходить? - Пусть идет с миром. - И как бы про себя задумчиво произнес: Ремесленники в Праге - большая сила... очень большая... Да, постой! окликнул он уходящего Шимона. - Где этот друг пражского еретика... как его там... ну, купец, что всюду ездит и рассеивает, где только может, семена дьявольского учения? - Ян Краса? - подсказал Ян Протива. - Да, да, Ян Краса. Он сейчас тоже в Праге? - Нет, ваше преподобие, Ян Краса, как я слышал от отца, в настоящее время где-то в Моравии, и его в нашей семье ожидают в скором времени. - Вот о ком еще плачет палач! - проворчал старик. - Ну да ладно, ступай себе, сын мой. Шимон снова подошел под благословение и, низко склонившись, вышел. Клирик, что-то напевая, выпустил его наружу. В дверях Шимон спросил клирика: - Слушай, Генрих, кто этот почтенный священник? Лицо Генриха выразило крайнее удивление с оттенком снисходительного презрения: - Неужели ты до сих пор не знаешь магистра Маржека Рвачку, инквизитора святейшего престола в Чехии? - А-а... Вот оно что!.. - только и мог протянуть пораженный Шимон, проходя на крыльцо. Когда Шимон вышел на улицу был уже поздний вечер. Улицы были пустынны. Изредка доносились гулкие голоса перекликающейся стражи. Шимон остановился в раздумье. Куда же идти? Одному идти домой через всю Прагу в такое позднее время небезопасно... Но скоро он нашел выход из затруднения: "Ведь тут, совсем рядом, есть хорошенькое место, где всегда собираются немецкие приказчики, - шинок "Добрый Клаус". Пойду туда, повеселюсь, а потом вместе идти будет не страшно". И бодрой походкой, напевая веселую немецкую песенку, Шимон направился вдоль по темной улице. Настроение у него было самое радужное. А что, если в самом деле мистр Ян Протива и инквизитор Маржек Рвачка помогут ему стать приказчиком у толстого Гартмана? Ведь тогда он и в доме Зуммера будет в почете. Шутка ли: приказчик у самого Гартмана! Пожалуй, старик Зуммер не будет возражать насчет своей дочки Эрны. А что он, Шимон, чех, а не немец, так ведь чехи разные бывают. Если он будет усердным и проворным, так и в этом деле магистр Маржек Рвачка ему поможет. С инквизитором ссориться никто не захочет. Ну, а если он станет зятем старого Зуммера... Ого-го-го!.. Шимон в увлечении даже присвистнул и не заметил, что попал ногой в скользкую грязную лужу, и растянулся в вонючей жиже. - Будь ты проклята трижды! - заворчал он, поднимаясь и стряхивая с себя воду. Невдалеке в одном из домов светилось окно, и оттуда доносилось громкое нестройное пение. Шимон пересек улицу и прямиком направился в шинок "Добрый Клаус".
В день 29 апреля были назначены выборы ректора университета. Заседание было бурное, немцы не допускали выборов по новому положению, так как старые должностные лица не сложили свои полномочия. Ректор Геннинг фон Бальтенгаген бросил упрек Яну Гусу в том, что Ян Гус и его приверженцы нарушают клятву хранить устав университета. Ян Гус встал и заявил: - Жители чешского королевства, настоящие чехи, как светские, так и духовные лица, в силу королевского декрета должны пользоваться особыми привилегиями в совещаниях и управлении, в занятии первых мест и должностей для успеха и чести короля и королевства. Король Вацлав даровал жителям своего королевства - чехам - в Пражском университете три голоса, чем оказал им предпочтение перед тевтонами. Среди немецких магистров пронесся ропот негодования. Тогда поднялся магистр Рудольф Мейстерман - грубый, рослый, с рыжеватыми, подернутыми сединой волосами и бородой. Глядя с ненавистью на Яна Гуса, Мейстерман с сильным саксонским акцентом выкрикнул: - Нас, немцев, в университете большинство! Мы тут хозяева, и не чехам господствовать в университете! Ваше дело - учиться у нас и быть нам благодарными за это. Ян Гус продолжал стоять спокойно и только чуть усмехнулся. Когда на минуту шум в зале затих, раздался ровный, звучный голос Яна Гуса: - Чешские ученые превзошли немецких и поднялись во всех науках выше иностранцев. В зале поднялся неистовый рев. На Гуса и его друзей сыпались проклятия, угрозы и площадные ругательства. Ян Гус, подавив в себе вспышку гнева, сдержанно продолжал: - Пора чешскому народу стать хозяином в своей стране... Он не закончил. Снаружи послышался шум, звуки военных труб и звон литавр. Растворились ворота, и во двор Каролинума вошел отряд королевской стражи. За ним в сопровождении советников городского магистрата, выступавших с унылыми лицами, шел торжественно пан Микулаш Августинов. Далее двигалась мночисленная свита. Пан Микулаш вышел вперед, держа левую руку на рукоятке меча, а в правой большой свиток пергамента с болтающейся на шнурке восковой печатью. Все почтительно встали и отвесили поклон, ожидая, что последует дальше. Пан Микулаш, не оборачиваясь, протянул руку со свитком, и молодой человек в четырехугольной шляпе и мантии доктора права подхватил свиток и развернул его, вопросительно глядя на пана Микулаша. Тот расправил свои пышные усы и властно объявил: - Слушайте, господа магистры и весь Пражский университет, повеление его милости августейшего короля Чехии Вацлава Четвертого! - И, махнув рукой доктору прав, закончил: - Читай! Приказ гласил, что король повелевает ректору университета магистру Геннингу фон Бальтенгагену сдать университетскую печать, ключи от кассы и матрикулы новому временному ректору магистру Зденку из Лабоуни; деканом факультета свободных искусств назначается магистр Шимон из Тышнова - оба чехи. Этого удара немцы не ожидали. Но приказ есть приказ, и он тотчас же был исполнен. Весть о случившемся быстро разнеслась по городу. Немцы-патриции пришли в ярость. Когда Ян Гус вместе с новым ректором и деканом вышел на улицу, кто-то швырнул в него камнем. Камень пролетел мимо самого уха магистра и попал в идущего рядом старого Криштана из Прахатиц. В толпе чешских студентов, шедших позади своих магистров, раздались негодующие крики: - Немцы наших магистров бьют! И чехи бросились на толпу немцев с кулаками, камнями и палками. Накопившаяся за все это время взаимная злоба внезапно прорвалась наружу - завязалась яростная драка. Магистры и бакалавры тоже вмешались в свалку. Штепан крикнул Кржиделко: - Беги что есть силы и приведи новоместских ребят! Мы одни здесь ничего не сделаем! Кржиделко бросился со всех ног в Новое Место. Но, видимо, новоместские ремесленники уже услыхали о нападении немцев. Когда, подобрав полы длинного студенческого плаща, Мартин пробегал через Новоместскую площадь, он услыхал звуки набата. Небольшой колокол церкви Снежной божьей матери бил тревогу. Мартин увидел, как из дверей, калиток, ворот выбегали кое-как одетые люди, вооруженные чем попало. Он видел, , как они собирались в небольшие группы, а эти группы уже на ходу сливались в огромную толпу. Мимо Мартина мчались оружейники, кузнецы, жестянщики, перепачканные углем, пекари с засученными рукавами и сотни всяких других ремесленников из Нового Места. Среди бегущих Мартин заметил Войтеха, Ратибора, Гавлика. Марка - медника, Якубка - пекаря. Все они пронеслись мимо, потрясая кулаками, палками, топорами, заглушая звуки набата угрожающими, пронзительными выкриками: - Нашего мистра убить?! Нашего защитника Яна Гуса?! Бей их, проклятых! В пекло немецких дармоедов-богатеев! Вместе с толпой Мартин добежал до Каролинума, где все еще происходила свалка. Упитанные, краснощекие немецкие купцы, размахивая оружием, также сбегались к Каролинуму, но, увидев приближающуюся толпу, остановились в нерешительности. - Назад, господа! Назад! Оборванцы из Нового Места набежали! Надо уходить! Тысяча дьяволов! Отбиваясь от нажимавших чехов, немцы - студенты, купцы и монахи - поспешно ретировались, и скоро вся площадь вокруг Каролинума опустела. Ян Гус, окруженный друзьями и сопровождаемый народом, направился в Вифлеемскую часовню. Уличные схватки продолжались еще с неделю. Но, видя, что их дело проиграно окончательно и власть в университете безвозвратно утеряна, немецкие доктора богословия, магистры, бакалавры, студенты стали покидать Прагу. С утра до ночи двигались из Праги на колясках, телегах, верхами и даже пешком сотни и тысячи немцев. Проклиная Яна Гуса и всех чехов, они после разных мытарств наконец достигли Лейпцига, где и осели, основав новый университет. Пражский университет на время как будто опустел. Многие ремесленники, недовольные уходом немцев, злобно ворчали, но скоро все наладилось, и жизнь снова вошла в свою колею. 13 октября 1409 года в большом зале Каролинума были проведены по новому положению выборы ректора, и ректором единодушно был избран чех, сын крестьянина - магистр Ян Гус.