Выбрать главу

Стоя у двери, девушка ничего не сказала, но ждала, что скажет Телдин. Наконец на ее узких губах появилась кривая улыбка. — Вы войдете? — многозначительно спросила она. Квелана не смогла скрыть удовольствия, которое она испытывала от изумления Телдина, а Телдин, со своей стороны, не мог сказать, было ли это вызвано женственностью или ее эльфийской природой.

— Мы были бы очень рады, не так ли, сэр? — быстро вмешался Гомджа. Гифф, видимо, имел иммунитет к выразительному шарму Квеланы.

Телдин захлопнул рот, понимая, что таращит глаза, как дурак. — Да, конечно, — пробормотал человек. На этот раз Телдин почувствовал, как его лицо вспыхнуло, отчего он еще больше смутился.

В глубине каюты Люциар поднялся со своего табурета, как хрупкая птичка со своего насеста. — Входите, друзья мои. В приглашении не было и следа обычной формальности Люциара. Телдин шагнул внутрь, отчаянно стараясь не споткнуться о собственные ноги. — Боюсь, что мои потолки слишком низки для такого высокого человека, как ты, — заметил капитан, когда Гомджа нырнул в дверной проем. Капитан был одет в мантию из скользкого красного шелка, подпоясанную поясом из искусно выделанной кожи, окрашенной в тонкие оттенки зеленого цвета.

Каюта была обставлена по-спартански, что несколько удивило Телдина. Днем Телдин пытался угадать ее внешний вид, представляя себе экзотическое логово из резных балок, искусно сделанное так, чтобы походить на лесную рощу или темное логово, заполненное таинственным оборудованием, которое, наверное, было инвентарем волшебника для торговли. По правде говоря, в каюте было всего несколько стульев, три стола и пара сундуков. Потолок из серебристого дерева ярко блестел в угасающем солнечном свете, отраженном от волн, рассеивая все мрачные тени в комнате. Стопка аккуратно сложенных одеял — постельные принадлежности капитана — была сложена в углу, готовая к ночлегу. В общем, Телдин обнаружил, что он немного разочарован суровостью окружающей обстановки.

— Я приглашаю вас на места за моим столом, — любезно сказал Люциар. Эти слова были, по-видимому, ритуальным приветствием, так как ни старый капитан, ни его дочь не сделали ни малейшего движения, чтобы сесть, но ждали, пока гости начнут действовать.

Гомджа с сомнением оглядел тонкие табуретки, расставленные вокруг стола. — Я не против посидеть на полу, сэр, — предложил гифф. — Боюсь, что мой вес будет слишком велик для вашей мебели, и я не хочу ничего ломать. Инопланетянин осторожно опустился на палубу.

— Действительно, мы маленький народ по сравнению с таким большим, как вы, — извиняющимся тоном произнесла Квелана, когда она словно подплыла к отцу. Ее босые ноги легко ступали по дереву. Увидев, что человек все еще стоит, она приняла тон женщины, заботящейся о своей семье. — Пора всем занять места, пока наш ужин не остыл.

— Эту еду для нас приготовила Квелана, так что мы будем мудры, если послушаем ее. Капитан Люциар насмешливо улыбнулся дочери — это была первая улыбка, которую Телдин увидел у капитана за все время плавания. Люциар предложил Телдину табурет, подождал, пока человек сядет, и занял свое место, обрамленное окнами полуюта. Телдин сел напротив капитана и смотрел мимо старого эльфа на море. Гомджа сидел на полу, скрестив ноги, и стол по-прежнему доходил ему до груди лишь наполовину.

Как только все расселись, Квелана поставила перед гостями маленькие тарелочки и заняла свое место в конце стола. Оттуда она передавала по кругу накрытые миски. Подняв первую крышку, Телдин обнаружил, что блюдо совсем не похоже на то, что он ел вместе с остальными членами команды. Здесь бесконечная диета из вареных бобов, сушеных овощей, сухарей и соленых огурцов была заменена свежими овощами, плавающими в вареном, пряном вине, паровом хлебе, свежих фруктах и сладостях из липких зерен и засахаренных фиников. Хотя в ней все еще не хватало мяса, фермер не собирался жаловаться и наслаждался густыми запахами, которые поднимались из маленьких горшочков.

Когда еда была сервирована, ни Люциар, ни его дочь не произнесли ни слова, и Телдин быстро догадался, что трапезу следует кушать в тишине — очевидно, это был еще один эльфийский обычай. Наблюдая, с какой деликатностью хозяева отбирают маленькие порции, Телдин сдерживал голод и медленно смаковал каждый кусочек. Гомджа старался держать себя в руках, хотя его «маленькие» порции все еще были достаточно большими для всех остальных за столом.

После того, как засахаренные фрукты были переданы в последний раз, и все проглотили свои последние кусочки, Люциар поднялся со стула, сигнализируя об окончании трапезы. Это было даже к лучшему, потому что на тарелках Телдина и Гомджи не осталось ни крошки. Положив руки на стол, капитан посмотрел на Телдина и Гомджу. — Телдин Мур, я многого о тебе не знаю: почему ты хочешь отправиться на Маунт Невемайнд, от кого ты бежишь, кто твой спутник на самом деле и как к тебе попал этот чудесный плащ, который носишь. Брови Телдина взлетели вверх при этом заявлении. Люциар улыбнулся, ошеломленный реакцией Телдина. — Я так и знал. Я — волшебник Красных Мантий. Такую магию, как твоя, не так-то легко спрятать. Не бояться. Твоя тайна останется в секрете.

— И, прежде всего, я не знаю, почему вы выбрали мой корабль, но за это я благодарен судьбе. Старый эльф сделал паузу, чтобы глубоко вздохнуть. Когда Люциар стоял перед окнами полуюта, он всплеснул руками. — Когда вы в первый раз попросили меня взять вас, я сказал, что вы ничего не можете мне предложить. Я ошибся, Телдин Мур. Ты спас самое дорогое для меня, и нет такого сокровища, которое могло бы выразить мою благодарность. Люциар остановился, его голос дрожал от волнения. — А ты, наш гигантский друг, — наконец, продолжил капитан, — геройски сражался за мой корабль, который мне почти так же дорог. Расправив плечи, и вновь обретя твердость, капитан пересек каюту и подошел к висевшему на крючках оружию. Люциар взял копье с тонким древком и острый, как бритва, меч, затем изучил каждое оружие с любовным уважением к мастерству искусной работы.

— Эти вещи принадлежали Дому Олонаэс на протяжении многих веков, — тихо сказал капитан, глядя на своих гостей. — Говорят, что они были выкованы гномами в эпоху могущества и заколдованы моими предками. Они называются «Эвершарп», то есть «вечно острый» и «Блеск», — сказал он, протягивая копье. Старый эльф остановился и позволил вечернему свету играть на наполовину обнаженном клинке меча. Металл не просто отражал солнечный свет, он излучал ослепительный спектр цветов. Не меньшее сияние исходило и от наконечника копья. Телдин прищурился, пораженный великолепием оружия.

— Возьмите их. Каждое оружие дается в соответствии с вашими навыками, — резко сказал Люциар, вложив копье в руки Телдина и меч в руки Гомджи. — Примите эти дары в знак дружбы между моей семьей и вами.

Сжимая копье, Телдин был ошеломлен. Это был бесценный дар, определенно больший, чем он заслуживал. Фермер поднялся с табурета и неуклюже поклонился эльфу. — Я спрятался на борту вашего корабля, сэр, — запротестовал Телдин. — Это не делает меня достойным такого подарка. Он протянул копье, возвращая его Люциару.

— Ты возьмешь его, — твердо сказал старый эльф, глядя в глаза человека. — Я думаю, что тени смерти витают рядом с тобой, Телдин из Каламана, и я боюсь, что ты будешь нуждаться в этом оружии больше, чем я. Властный взгляд Люциара убедил Телдина, что капитан не смягчится.

Гомджа тоже встал, насколько это было возможно в тесноте, и отвесил жесткий гиффовский поклон, что означало, что он согнулся больше в шее, чем в своей большой груди. — Благодарю вас, сэр, — пророкотал он. — Вы порадовали сердце гиффа. Широко улыбнувшись, он засунул эльфийский меч за пояс.

— Это меньшее, чем вы оба заслуживаете, — заверил их Люциар, возвращаясь на свое место. — С этим оружием каждый из вас желанный гость в залах Олонаэс Сильвамории. Теперь, у меня есть прекрасное старое вино, которым я тоже собираюсь поделиться. Квелана, я сейчас принесу стаканы. Капитан вышел из каюты, нарочно оставив дочь развлекать гостей. Хотя Люциар отсутствовал всего лишь мгновение, этого было достаточно, чтобы неловкая тишина заполнила комнату. Телдин посмотрел на Квелану, но она, казалось, избегала его взгляда. Фермер снова почувствовал боль в сердце, о которой говорил его дед, но ничего не сказал.