Грузовик остановился напротив небольшого очень старого кирпичного здания высотой в три этажа. Оно выглядело заброшенным, пусть в некоторых окнах я видел вполне новые пластиковые окна.
— Здесь живут? — окинул я его взглядом.
— Везде люди живут, — ответил Француз, после чего вылез из грузовика, чтобы выпустить Гребню и Пулю.
— Дыра дырой… Откуда у Бурого здесь склад?
— Не склад. Квартира, — поправил Гребня, вылезая из кузова. — Купил для таких дел.
— А лучше места не нашлось? Это жуть какая-то. Да ещё и район… — я огляделся. Редкие прохожие, сама по себе улица выглядит пустой, старые машины. Удивительно, что всё же это первый район, а не третий. — Почему так пусто?
— Недавно была перестрелка. В соседнем квартале. Тридцать шесть человек в минус. Четырнадцать наших. Люди пока боятся выглядывать.
— Полиция-то успевает вывозить трупы?
— Они даже не расследуют, — ответил мне уже Пуля. — Забрали пули и гильзы, после чего уехали. Они и так знают, кто с кем воюет, и, скорее всего, видят, с какой стороны был каждый.
— Всем плевать, — подтвердил Француз. — Главное, что жарка проходит между нами, плохими перцами, да зачастую в подворотнях, не у всех на виду, а на остальное плевать.
— Видел бы ты, как выглядят кладбища после этого, — кивнул Пуля, смотря на здание. — Просто ряды надгробий с именами, фамилиями да датами. Просто в ряд.
— Будто мы что-то большее заслуживаем, — хмыкнул я.
— Может и заслуживаем. Но хули, не наша вина, что мир вокруг говно. Дали бы мне с сестрой денег и возможность, так я бы свалил к чертям отсюда. Естественно, Бурого я не кину, но это чисто гипотетически.
— Меня всё устраивает, — без каких-либо эмоций ответил Гребня.
— Ну да, ты-то у нас как на курорте, не сравнить с Южной Америкой.
— А там что было? — полюбопытствовал я.
— Если Гребня захочет… — начал было Пуля, но тот его перебил.
— Ловили партизан. Устраивали налёты на их базы. Нередко погибали и гражданские. Но однажды была просто резня. Она перешла все границы — мыслимые и немыслимые. Мы вошли в город, гражданские и партизаны — все в одной куче. Повсюду стреляют. Маленькие улицы среди одно- и двухэтажных домов. Стреляли отовсюду, в половине домов партизаны. Казалось, что там все против всех. Ад и засилье бесконтрольного насилия. Иногда было непонятно, убиваешь ты партизан или людей, что оказались не в том месте и не в то время. Гражданские бегут, за ними стреляют по тебе, ты стреляешь, выбегают из домов, стреляют, перекрёстный огонь, с криками бегут под пули люди, что-то взрывается, повсюду кровь и трупы. А ты стреляешь, стреляешь и стреляешь. Не можешь не стрелять, потому что стреляют в тебя, потому что ты в трансе, можешь только давить на гашетку и менять магазины. Ты пытаешься ориентироваться, понять, где кто, но стреляешь быстрее, чем это делаешь. Потому что промедление означает смерть. И хоть никто не стрелял специально по гражданским, их полегло очень много. И самое страшное, что всем плевать. Правительству, партизанам, наёмникам. Всем. Никому не было дела до гражданских, так как была война, задание и идеалы. Люди подождут.
Первый раз в голосе Гребня я услышал эмоции. И это была горечь. Проскальзывающая в сухом монотонном голосе без красок. Он словно сам вспоминал то время, глядя на старое здание перед нами и видя в нём тот город.
— Эту бойню осветили газетной заметкой. «Стрельба в городе Эсперанза». ОСН, — Организация Содружества Наций, — лишь осудило действия в том городе. Сотни трупов списали и забыли. Да, по сравнению с тем местом это курорт. Я вижу, в кого стреляю. И есть те, кто остановит нас, если мы перейдём границу. Потому что от нас надо защищать людей.
— От нас? Это жарко сказано, — высказался Француз.
— Когда люди заигрываются, они теряют границы, — заметил я. — Нужен рефери, который вернёт тебя обратно. Или удалит насовсем. Люди этого сделать не могут.
— Боятся. Они могут отстоять своё, просто боятся, не хотят или ещё что-то, — сказал Пуля. — Они могут, но не хотят.
— Потому что слабы. А такие, как мы, делают слабость пороком, хотя это не так. Не всем вышивать крестиком, не всем защищать себя.
— Ага, если ты не в состоянии сделать элементарное, тогда чего вообще рыпаться?
— Стоять против тех, кто может убить просто за косой взгляд? Теперь это называется элементарным?
— Как будто мы то и делаем, что убиваем мирняк, — фыркнул Пуля.