— Да мёртв он, зачем нам его труп? Пусть избавятся от него.
— Всё равно надо найти сначала. Может на нём оставили улики, которые выведут к нам. Эта хуесоска со своими людьми вполне могла оставить то, что выведет к нам.
— Откуда тебе знать?
— Потому что я головой думаю, — недовольно ответил он, после чего послышалось негромкое «ай» от его сестры. Видимо, стукнул её по лбу.
— Ну давай хотя бы отдохнём! Целый день ищем его. Всё равно он никуда не убежит, — поканючила она.
— Ага, если только его не переработают.
— На нашем ряде не переработают. Об этом Панк должен беспокоиться.
Недолгое молчание, после чего вздох прямо надо мной, и кто-то сел на багажник, от чего тот тихо заскрипел.
— Ладно… чёрт с тобой, давай отдохнём.
Они минут пять сидели тихо, но как бы я ни мычал, никто меня не услышал. Первой нарушила эту «тишину» Гильза.
— Как думаешь, он реально убил тех семнадцать человек?
— Ты видела их? — задал Пуля встречный вопрос.
— Нет.
— И я их не видел. Вот тебе и ответ.
— А он их реально в мясорубку засунул?
— Может сам съел, откуда мне знать.
— А человеческое мясо вкусное?
— Господи, Дуся, у тебя в голове хоть что-то есть, помимо сплошной кости?
— Мозг! — то ли обиженно, то ли гордо заявила она.
— Так применяй его иногда! Откуда мне знать, какое на вкус мясо человека?
— Но ты же умный!
— Какая же ты… — вздохнул он, после чего заскрипел багажник, словно он пересел.
Вновь только рокот машин, который тише не становился ни на секунду, а потом снова уставший голос Пули.
— Ладно, пошли дальше, что ли, искать. Надо пройтись по всей свалке. Бурый сказал, его контакт уверен, что тело Шрама где-то здесь.
— Ла-а-а-адно… — протянула она, после чего машина слегка приподнялась, заскрипев, когда они слезли с багажника. И ни один меня не услышал, словно на них упало проклятие глухоты. — Пошли…
И едва прошла пара секунд, как слегка обеспокоено воскликнула Гильза.
— Ой! Кровь! Ты поранился?
— Какая кровь?
— Да вон, на багажнике, где ты сидел!
Последовало секундное молчание и потом слегка напряжённый голос Пули:
— Это не моя кровь. И кажется, мы нашли Шрама.
Глава 93
Я сидел в небольшой комнате, где надо мной суетилась брутального вида женщина, — неожиданно, — которая перевязывала меня, колола обезболивающее, накладывала шины на пальцы и через каждые пять минут спрашивала, как я себя чувствую.
— Как после мясорубки, — повторял я раз от раза.
Сначала все шутили, что я попал туда же, куда закинул своих прошлых жертв, а потом это всем надоело.
Хочу сказать, что постарались девушки на славу. Честное слово, я бы сам себя не узнал.
Чего уж там, сначала, когда меня освободили, Пуля и Гильза тоже не узнали меня.
У меня не было ни единого ногтя ни на руках, ни на ногах. Мизинцы сломаны, а на левой ещё и безымянный вместе с указательным. Трещины в рёбрах, выбиты зубы: правый верхний клык и два зуба слева от него плюс снизу два зуба справа от клыка. Спасибо, теперь мне станет сложнее кушать.
Про тело я вообще молчу: оно выглядит так, словно само по себе один большой синяк. Мне даже ходить больно, чего уж говорить о каких-то реальных физических нагрузках. Везде порезы, следы ожогов как от паяльника с кипятильником, так и от окурков. На коже было видно и то, что её щипали клещами, из-за чего в некоторых местах она была порвана, а в некоторых остались кровавые подтёки. Судя по ранам, мне ещё и ножи в ноги втыкали.
С лицом вообще отдельная песня. То, что я увидел в зеркале… это просто один большой вареник, в котором с трудом узнавалось лицо. Носу, как выразилась доктор, сделали крабика и сломали его, изогнув под жутким углом. Почти оторвали мочку уха, которое она пришивала обратно. Верхняя губа кровавым мешком свисала вниз, от чего было очень сложно говорить, и меня с трудом понимали. Глаза отекли так сильно, что без помощи пальцев, которые раздвигали оплывшие веки, я ничего не видел. Сначала я даже испугался, что меня ослепили. Но нет, просто так сильно отёк.
Но в том, что меня пытали, никто не сомневался ни на гран. Потому все сочувствовали мне, предлагали закурить, помогали идти, спрашивали о самочувствии. Каждый понимал, что в следующий раз именно он может оказаться на моём месте и уже ему потребуется моя помощь. А может они делали это от чистого сердца, как знать.
Возможно, в этом сыграло роль и то, что когда меня обнаружили и помогали вылезти из багажника, я ударился сломанным пальцем руки о его край и от неожиданно прострелившей в самый мозг боли расплакался. Расплакался от боли, но все, видимо, подумали, что я плачу от облегчения. Ведь для них я был тем, кто пережил пытки, — как выяснилось, я отсутствовал три дня, что было удивительно много, — и уже был почти на волосок от неминуемой смерти, когда меня спасли.
Да, для них, мне на счастье, картина была вполне понятной и красочной, сдобренной эмоциями, как и положено.
А ещё порадовал кусок пластида, сдобренный гвоздями и шурупами, который лежал у меня под боком. Обмотанный скотчем, батарейкой и детонатором, он должен был взорваться, когда открывают багажник, к которому была прикреплена проволока. Не взорвались мы, по словам Гребни, лишь потому что, когда наша Гильза открыла багажник, она так его распахнула, что вырвала проволоку вместе со всей начинкой, которая должна была подать искру.
Мне так и хотелось спросить — это ведь было так запланировано со стороны подруг Фиесты? Да?
Или они меня как реальную бомбу оставили?
И сейчас, сидя, пока меня обхаживала врач, я смотрел в одну точку, будто бы находясь в прострации, хотя сам думал над тем, что теперь делать. Уберёт ли меня Бурый или нет? Нужен буду я ему после того, как он возьмёт власть, или нет? Хотя для себя я уже решил, что надо что-то с этим делать. Даже пусть я не знаю точно, но если есть риск, то надо с ним разобраться — вот как всё работает в криминале.
Хочет Бурый моей смерти или нет, но если есть шанс, то надо что-то предпринимать.
Кстати, он стоял в этой же комнате, поглядывая на меня и ожидая, когда врач приведёт меня в более-менее нормальное состояние. Он был довольно любезен со мной, но я чувствовал его холодный расчётливый взгляд. Я всегда замечал эту черту в нём, но только сейчас, поняв, что происходит, мог по достоинству оценить её.
— Я закончила, — кивнула она ему, когда все пальцы были обработаны и перемотаны, шины наложены, а я сам обколот обезболивающим.
— Отлично, тогда оставишь нас?
— Да, — кивнула она, оставляя меня, Бурого, Панка, Гребню и Француза одних. Пуля и Гребня отлучились по заданию, как я понял.
— Итак, Шрам, без обид, но ситуация довольно щекотливая…
— Болючая, — перебил я его монотонным голосом. — Мне нихуя не щекотно.
Моя фраза вызвала улыбки, даже у Бурого. Но вот его глаза не улыбались.
— Да, верно. Прости. Просто оставить тебя в покое, как было бы правильно, я не могу. Нам надо понять, что произошло там. Потому что сейчас…
— Я понимаю, — кивнул я.
История для этого уже была готова. Я заранее всё продумывал, чтоб не было несостыковок. Потому от того, что случилось в реальности, моя версия практически ничем не отличалась. И когда я её рассказывал, ни разу не сбился, не задумался, выложив всё на одном дыхании.
Пришёл, во дворе была какая-то девчонка, которая неотрывно смотрела на меня. Я думал, что она просто наркоманка, но видимо, была наблюдателем. Фиеста же меня ждала уже, пшикнула перцовым баллончиком, затем вырубили, отобрали мой любимый долбаный глок, о котором я действительно жалел. Очнулся в подвале, где были одни женщины.
— Ни одного мужчины? — уточнил Бурый.
— Нет. Одни женщины. Негритянка, китаянка, три белых.
— Лица видел? Сможешь опознать?
— Только если нашу любимую Фиесту. О которой ты хорошо отзывался, — посмотрел я на него.
Да, это было обвинение. Да, я мог за него получить. Но оно было необходимо для полноты картины, чтоб всё выглядело натурально.