Олли велел мне остаться дома и читать книгу, и я в точности выполнила то, что он сказал. Они с Энтони отправились в кухню и закрыли за собой дверь. Меня это не удивило: они так часто делали, когда Олли приходил к Энтони, – бормотали какие-то непонятные слова, а потом уходили в другую комнату, запирали дверь и о чем-то долго говорили.
Прошло минут десять, прежде чем Олли вышел. Он приблизился ко мне, и я заметила в его глазах какое-то странное отчаяние. Нечеловеческим усилием он попытался улыбнуться, но понял, что даже пытаться не хочет. И тогда он вздохнул. Тишина становилась зловещей, когда раздался вздох, смысл которого я толком и не поняла. Олли положил руки мне на плечи и посмотрел в глаза. До сих пор я чувствую его ладони на плечах. Он нежно поцеловал меня в одну щеку, потом в другую. Вот уж правда, сила отцовской любви безгранична.
– Я всегда буду с тобой. Я люблю тебя, – прошептал Олли, проведя большим пальцем по моей щеке. Крошечные слезинки застыли в уголках его глаз. Настолько крошечные, что никто бы не заметил. Ни Энтони, ни Джеймс, ни охранник в банке. Но я заметила. Я его дочь, и мы с ним из одной плоти и крови.
– Я тоже тебя люблю, папа, – сказала я.
Олли закрыл за собой входную дверь. Я не должна была дать ему уйти.
Весь тот день я читала. Когда мы с Энтони обедали, я читала, зачерпывая ложкой картофельное пюре и отправляя его в рот. Вечером я ни разу не выпустила книгу из рук. Пока он смотрел телевизор, я читала. Когда Энтони уложил меня спать и подоткнул одеяло, я все еще читала. Когда я заснула с книгой в руках, мне снился сон о ней.
Вы не поймете. Вы не поймете, если не читали ее. Просто знайте – книга проросла во мне, как роза, стебель которой обвился внутри меня, шипы проткнули кости, а лепестки бутоном укрыли мне сердце.
На следующее утро Энтони осторожно открыл дверь и вошел в комнату. Он старался не шуметь, но деревянный пол предательски скрипнул под его ногами, и я проснулась. Глаза у Энтони были красными и опухшими, и вообще он выглядел так, будто всю ночь не мог уснуть. Мои же глаза, напротив, только открылись, впустив солнечный свет, который тут же наполнил меня всю. Я заметила книгу, лежавшую на моей груди. Когда я делала вдох, книга поднималась. Как будто жила вместе со мной.
– Сядь, Блю, – тихим голосом произнес Энтони.
Я села. На щеках Энтони я заметила засохшие следы слез. Он вздохнул:
– Я должен сказать тебе что-то важное.
– Что? – спросила я.
Он опустил голову и медленно покачал ею. И разрыдался. Его плечи задрожали, и он хватал ртом воздух. Я не поняла, что происходит, но внутри меня появилось какое-то неясное предчувствие, отчего все поплыло перед глазами. Что-то было не так. Я никогда не видела Энтони плачущим. Что-то случилось. Он был весь каким-то помятым, а морщины вокруг его рта и глаз казались ужасно глубокими. По его лицу катились градом слезы, а он не мог даже их смахнуть.
– Блю, послушай меня. Олли… Олли больше не придет. Кое-что слу-слу-случилось с ним. Боже мой… – прошептал Энтони, – мне-мне так жаль. Прости. Я пытался остановить его. Он – он теперь на небе, и он смотрит оттуда за вами с Дейзи, так что больше ничего не бойся, слышишь? – Его голос дрожал, а грудь сотрясалась от рыданий.
– Что-что случилось? – прошептала я.
– Я… Я думаю, что лучше, если я… – начал было Энтони.
– Что случилось?! ЧТО С ПАПОЙ?! – вдруг закричала я не своим голосом.
И тут я не выдержала. Я начала выть и визжать, реветь как оглушенная. Забралась под одеяло так глубоко, что только глаза выглядывали. Раскачивалась взад и вперед, уже в ужасе от того, что же Энтони сейчас скажет. Слезы лились по щекам, и я чувствовала соль на губах. Я не могла ничего видеть, не могла дышать, как тогда, когда попадаешь в шторм и пытаешься выжать хоть глоток воздуха из своих легких.
– Что случилось? – снова закричала я.
– Они – они его застрелили, понимаешь ты?! Он… он… Твой папа пытался ограбить банк! Ясно?! И охранник застрелил его. Идиот. Ублюдок – чертов ублюдок!
Он кричал в полный голос.
– Олли был мне как брат, черт подери! Как он мог – ублюдок! – орал Энтони, и слезы текли по его лицу. – Мне очень жаль, Блю, мне очень жаль!
Сердце рухнуло куда-то вниз. Веки налились свинцом. Дрожащими руками я взяла книгу. Я не могла видеть лицо Энтони. Где-то там, в душе, бушевал демон отчаяния, а я не хотела впускать его в себя. Как будто я держала не книгу, а мутное стекло и знала, что реальность кристально чиста; никакого тумана, одна лишь горькая правда. Я не хотела, чтобы стекло прояснилось. Нет.