Обычно немногословный Антон Иванович говорил долго, всё более и более накаляясь эмоциями. Я старался поддерживать его в этом, зная, что именно в таких воспоминаниях сейчас и состоит главный смысл его жизни.
— Великобритания, насколько я понимаю, тоже не очень-то усердствовала, — заметил я и этой репликой вызвал новую волну эмоций.
— Именно! — воскликнул Деникин. — Вы, надеюсь, не забыли о прибытии к нам главы британской военной миссии генерала Хольмана?
Я, конечно, не забыл. Тем более что, отправляясь к Деникину с новыми документами из архива, я прочитал письмо Черчилля Деникину, которое по прибытии генерал Хольман вручил Антону Ивановичу. В нём говорилось:
«Я надеюсь, что вы отнесётесь к нему с большим доверием... В согласии с политикой его величества мы сделали всё возможное, чтобы помочь вам во всех отношениях. Моё министерство окажет вам всякую поддержку, какая в нашей власти, путём доставки военного снаряжения и специалистов-экспертов. Но вы, без сомнения, поймёте, что наши ресурсы, истощённые великой войной, не безграничны... тем более что они должны служить для выполнения наших обязательств не только в Южной, но и в Северной России и Сибири, а в сущности, на пространстве всего земного шара».
— Англичане, — не скрывая возмущения, сказал Деникин, — не поддерживали лозунга «Единой России». Им нужна была слабая, немощная, ползающая на коленях Россия. Это их политика во все времена! Самую грозную опасность они видели в могучей и великой России, двигающейся подобно леднику по направлению к Персии, Афганистану и Индии.
Я достал ещё одну папку и протянул её Антону Ивановичу:
— Вот здесь есть подтверждение ваших слов, Антон Иванович.
Деникин взял из папки документ. Это было выступление главы британского кабинета Ллойд Джорджа в парламенте:
«Я не могу решиться предложить Англии взвалить на свои плечи такую страшную тяжесть, какой является водворение порядка в стране, раскинувшейся в двух частях света, в стране, где проникавшие внутрь её чужеземные армии всегда терпели страшные неудачи... Я не жалею об оказанной нами помощи России, но мы не можем тратить огромные средства на участие в бесконечной гражданской войне... Большевизм не может быть побеждён оружием, и нам нужно прибегнуть к другим способам, чтобы восстановить мир и изменить систему управления в несчастной России...»
— Бедненькая Англия, — ядовито произнёс Деникин, прочитав документ. — Это с её-то богатствами и возможностями! Ну что ж, они ещё не раз пожалеют о своей патологической жадности. А что уж там говорить о поляках!
Я знал, что польская тема — самая болезненная для Деникина. Он так надеялся на помощь Польши, именно Польши! Он мечтал о совместных действиях с польскими войсками. И в самом деле, если бы поляки предприняли наступление к Днепру, они отвлекли бы серьёзные силы большевиков и надёжно обеспечили бы прикрытие с запада Добровольческой армии, наступающей на Москву. В ушах моих до сих пор звучало выступление Антона Ивановича в Таганроге на банкете в честь прибытия польской миссии. Это было 13 сентября 1919 года. Деникин с воодушевлением говорил о том, что после долгих лет взаимного непонимания и междоусобной распри, после тяжёлых потрясений мировой войны и общей разрухи два братских славянских народа выходят на мировую арену в новых взаимоотношениях, основанных на тождестве государственных интересов и на общности внешних противодействующих сил.
И он поднял бокал за возрождение Польши, за будущий кровный союз и за то, чтобы пути наши более не расходились.
Однако глава миссии Карницкий, кстати бывший генерал русской службы, воспринял пожелания Деникина без всякого воодушевления. На проникновенные слова Антона Ивановича он ответил до неприличия сухо и беспредметно. А начальник штаба миссии майор Пшездецкий даже превзошёл его, заявив без всяческих обиняков нагло и самоуверенно: