Деникин не скрывал своих взглядов и, разумеется, отдавал себе отчёт в том, что немцы не будут благосклонны к генералу с подобными убеждениями. Но он оставался самим собой.
Ещё за неделю до того, как немцы вторглись в Россию, гестапо проявило особый интерес к русским эмигрантам, на многих из которых оно ещё задолго до войны завело досье. Сейчас же на основании агентурных данных гестаповцы приступили к основательной «чистке»: многие, кого гестапо считало неблагонадёжными, оказались за решёткой, за другими была установлена слежка.
...В один из летних дней Антон Иванович, как всегда, проснулся рано и отправился на огород: надо было полить грядки с укропом, салатом, огурцами. Но в первую очередь Антон Иванович занялся уходом за цветами, которые очень любила Ксения Васильевна. Утро было солнечное, тихое, и ничто не предвещало неприятностей.
Неожиданно к дому подъехал грузовик с немецкими солдатами во главе с унтер-офицером. Деникин, занятый грядками с другой стороны дома, не услышал шума мотора, и лишь когда его громко позвала встревоженная Ксения Васильевна, поспешил к воротам.
Там он увидел, что унтер-офицер пристально изучает паспорт его жены.
— Вы за мной? — спросил Деникин у унтер-офицера.
Тот бросил на него презрительный взгляд и брезгливо процедил:
— Старики нам не нужны!
А Ксении Васильевне приказал сесть в машину. Она повиновалась. В кузове уже находились и другие русские, которых арестовали по дороге, в том числе и племянница Ксении Васильевны с мужем.
Антон Иванович был до крайности взволнован. На все его вопросы унтер лишь усмехался. Машина тронулась.
Как потом оказалось, арестованных доставили в центральный город департамента и разместили в особняке, превращённом гитлеровцами в тюрьму.
Деникин от горестных переживаний слег в постель. Да и немудрено: ему уже было под семьдесят, он был сильно истощён — похудел почти на двадцать пять килограммов, заметно постарел. Слишком много забот лежало на его плечах, потому что Ксения Васильевна постоянно болела. Антону Ивановичу приходилось печь топить, пилить и колоть дрова, готовить еду, убирать квартиру и прочая и прочая... И кроме того — огород, цветник, хотя это и доставляло удовольствие. Правда, здоровье стало основательно сдавать — начались частые приступы грудной жабы. А тут ещё неожиданный арест Ксении Васильевны. Лучше бы арестовали его самого, так нет, им нужны те, кто помоложе! Сделать русских рабами — давнее желание Гитлера, русские для него — это не люди. Люди — это только арийцы. Все остальные — навоз для удобрения рейха. Антон Иванович был морально раздавлен.
Он удивлялся, что не арестовали его самого. Разве немцы не знали его откровенных антигерманских настроений? Деникин хорошо знал, что его брошюры, такие как « Брест-Литовск», «Международное положение. Россия и эмиграция», «Мировые события и русский вопрос», числятся в немецком «Указателе запрещённых книг на русском языке» и подлежат изъятию из магазинов и библиотек.
Деникина из состояния глубокой депрессии вывело лишь то, что под немецким арестом Ксения Васильевна пробыла недолго. Появившись дома, она едва успевала отвечать на нетерпеливые вопросы Антона Ивановича.
— Рассказывай, рассказывай, — просил он её, с любовью глядя в осунувшееся лицо Ксении Васильевны.
— Иваныч, милый, да ты успокойся, видишь, я жива и здорова, всё обошлось... — как могла успокаивала его Ксения Васильевна. — Обращались с нами прилично и все твердили, что мы не арестованные, а интернированные. Кормили неплохо, не хуже и не лучше, чем сейчас здесь все кормятся. Правда, сидели мы за решёткой, часовые нас охраняли, подушек и простыней не давали. Два раза в день допрашивали и все допытывались, кто из нас украинец. Уж не знаю почему. Но это нас насторожило. И так как переводчицей была я, то в украинцы никто из нашей группы не записался.
— Молодчина ты у меня, — растроганно произнёс Антон Иванович.
— А знаешь, что было самое интересное для меня? Это — беседы с часовыми. Все они были старше сорока лет, большинство мастеровые из Баварии, но были и крестьяне из Бранденбурга и Шварцвальда. Они охраняли нас по трое, сменяясь раз в сутки, и, представь себе, все они были симпатичными и добродушными людьми, к нам относились не только хорошо, но и с явной симпатией, часто делились с нами своим пайком, угощали фруктами и пивом.