Выбрать главу

– Кое-что слышал, только не знаю, правда это или нет! Один из приближённых офицеров маршала Рокоссовского как-то мне рассказал, что якобы этот трагический случай Константин Константинович сам поведал Сталину. Иосиф Виссарионович очень расстроился. Он несколько минут ходил по своему кабинету, и а потом сказал: «Один мерзавец и сколько натворил! Надо обратиться в посольство Португалии и Германии. Пусть найдут наших героев. Да, героев, потому что они выполняли приказ. А то, что угодили за границу, не их вина. Ведь у них дома семьи и дети. Надо, чтобы они вернулись. И никакого следствия или суда. Судить надо этого Гаврильца. Но Бог за нас его уже осудил. Пусть возвращаются, я сам присмотрю за их судьбой». Возможно, так на самом деле и было. Стиль-то его, Сталинский. Вот и весь мой рассказ. Пойдёмте, пора будить наших отдыхающих. Мы, однако, в деревне загостились.

Глава 28

Ночной визит

Через силу я заставил себя оторваться от воспоминаний. Было такое ощущение, что в погоде что-то начало меняться. Выбравшись из палатки, я огляделся. Ветра почти не было. Его резкие порывы чуть шевелили верхушки деревьев. Перестал идти и снег. Облака, что еще утром были низкими и тяжелыми, стали заметно выше и прозрачнее. Я стоял, разглядывая небо, и гадал:

«Случайно ли всё, что происходит с погодой, или причиной тому моё воздействие? Точнее, влияние на реальность нашей древней северной магии. Если последнее предположение верно, то это уму непостижимо! Мне удалось то, о чём сутки назад я не смел и мечтать! Уже сейчас можно идти дальше. Снег в тайге не помеха. Он больше лежит на кронах деревьев. Плохо то, что будет виден мой след. Если придёт тепло, то снежное покрывало вскоре растает. Но когда оно придёт? Завтра надо выступать, но как идти по снегу в резине, да ещё в такую стужу? Надо что-то придумать. Шерстяные носки в данной ситуации не спасут. Во-первых, надо положить стельки из сухой мелкой болотистой осоки. Она будет тянуть влагу. И, во-вторых, из оленьих камусов надо сшить подобие носков. Камусы хорошо высохли, и их можно выскоблить и отмять. Этим я сегодня и займусь», – заключил я, отправляясь на поиск осоки.

Спустившись к подножью склона, я увидел несколько кочек среди занесённых снегом валежин. На них росло то, что я искал. Срезав ножом пучки жёлтой сухой осоки, я вернулся в палатку и, разведя в печурке огонь, взялся за выделку оленьих камусов.

«Интересно, где мои друзья-волки? – думал я. – Наверное, непогода заставила их уйти за хребет. Там меньше снега и ветра. Но Бог с ними. На первых порах они мне здорово помогли. Пусть себе идут своей дорогой».

Выскоблив охотничьим ножом и куском базальтового щебня снятые с оленьих ног шкуры, я отмял их руками и приступил к раскройке импровизированных носков. К трём часам ночи меховые обутки были готовы. И я, подкинув в печурку дрова, со спокойной совестью лёг спать. Проснувшись чуть свет, я разобрал палатку. Сложил в рюкзак всю свою поклажу и, уточнив маршрут, петляя между сваленными бурей деревьями, двинулся вниз по склону. Когда совсем рассвело, я был уже далеко от своего лагеря. С каждым часом облака на небе становились всё тоньше и тоньше. К обеду сквозь них стало просвечивать голубое небо. Когда я подошёл к небольшому ручью и стал искать через него переправу, выглянуло долгожданное солнце.

«Наконец-то, – поприветствовал я его. – Целую вечность тебя не видел! Давай помогай, растопи всё это безобразие, – показал я ему на белое покрывало. – Осень только началась. А тут без тебя зиму организовали!»

Мне показалось, что Солнце обратило внимание на мою реплику и согласно кивнуло.

«Вот уже и со светилом вошёл в отношения, – отметил я про себя. – Совсем как в русских сказках. А моя дорога? Чем не сказка?! Кого я только на своём пути не встретил. И ещё встречу. Один Чердынцев чего стоит! Сколько осталось до озёр? По прямой километров семьдесят, не больше, но по тайге и горам может перевалить и за сотню».

Перебежав по стволу упавшей лиственницы через водную преграду, я двинулся вдоль вставшего на пути хребта, чтобы обойти заросший ерником распадок. Из-под ног вылетел ошалелый заяц и помчался, петляя, между деревьями прямо в гору.

«Хитёр, – посмотрел я ему в след. – На возвышенность бежать ты молодец, это с горы тебе не очень… Давай, счастливой дороги!»

Через некоторые время я спугнул пасшийся на склоне табун оленей. Стадо было небольшое. Они, как и заяц, направились в гору.

«Может, мне пойти за «дикарями»? – остановился я. – Если есть оленья тропа, то и человек по ней пройти сможет».

И, поправив рюкзак, я направился вслед за убежавшими оронами. Прошло меньше часа напряжённого пути, и я вышел на плато. Впереди возвышались голые, покрытые снегом тупые зубцы хребта. Позади тёмной полосой надвигалась тень от уходящего на закат солнца.

«Где-то здесь надо разбить бивак. На хребет полезу завтра. Сегодня, если судить по времени, прошёл километров двадцать пять, а может, и больше».

Сбросив рюкзак, я занялся разбивкой лагеря. Под деревьями снега было немного и, сделав себе лежанку из желтого лиственничного лапника, я решил спать без палатки. Осадков ночью не предвиделось, и к тому же стало заметно теплее. Разведя костёр так, чтобы его дым не ел глаза, я постелил на лапник палатку и, наконец, разулся. Несмотря на меховые носки и осоку, ноги всё равно были сырыми и настывшими.

«Надо сушиться и прокалить сапоги, иначе из меня завтра ходок будет никудышный», – сделал я заключение.

Развесив вокруг костра свою обутку, я, наконец, приступил к приготовлению ужина. Но не успел я надеть на берёзовые шампуры кусочки застывшей оленины и повесить над огнём котелок с чаем, как моё подсознание забило тревогу. «Периметр» уловил приближающееся к лагерю «нечто». Это нечто было таким, с чем я никогда ещё не встречался. Солнечное сплетение вдруг сразу оледенело, и я, бросив котелок в сторону, передёрнул затвор «Сайги».

«Опасность! – думал я. – Но не человек. Тогда кто? Зверь? Но звери вокруг чувствуют, что я не враг. Скорее один из «них». Что за чертовщина?»

Я ощущал, как из темноты мой лагерь и меня изучают чьи-то внимательные глаза. Метнувшись в сторону от света костра под защиту темноты, я упал на снег и прислушался. Вокруг была мёртвая тишина, ни звука. Но она больше всего меня и настораживала. И вдруг до моего напряжённого слуха донёсся надрывный знакомый вой матёрого. Он доносился откуда-то снизу из распадка:

«И не люди, и не звери…» – предупредил меня вожак стаи.

«Кто ж такие? И не люди, и не звери? – ломал я себе голову. – И почему враги? Чем я им мог навредить? Тем, что оказался на их территории? Но кто они, эти тайные визитёры?»

Я лежал на снегу, прижавшись к земле, не ощущая голыми ногами холода, и прислушивался. Тревога только нарастала.

Утешало одно, что я не чувствовал на себе злобного враждебного взгляда.

«Похоже, «они» меня не видят, – размышлял я над своим положением. – А волки по следу за мной всё-таки увязались, оказались верны своему звериному слову. Серые, в отличие от людей, не умеют предавать. Не правильно я о них подумал! Но почему они меня предупредили так поздно? Наверное, и сами недавно обнаружили опасность».

Не двигаясь, затаив дыхание, я ждал. Указательный палец правой руки лежал на спусковом крючке полуавтомата, сам же я весь превратился в слух. Минут через тридцать костёр стал догорать. И тут я услышал позади него лёгкий треск. Взглянув в ту сторону, я обомлел: в шаге от моей лежанки стояло какое-то человекообразное существо. Оно было ниже среднего роста, но широкое и как медведь лохматое. Жуткое полузвериное-получеловеческое не то лицо, не то морда повернулось в мою сторону и уставилась на меня горящими и, как мне показалось, полными злобы глазами. В этот момент так же бесшумно из тьмы выступило второе такое же безобразное создание. В лапах и у того, и у другого полузверя-получеловека я заметил что-то похожее на импровизированные метательные копья.

«Так вы, господа, вооружены, и довольно серьёзно», – оценил я их дротики.

В это время вторая зверюга, ссутулившись и опираясь на свою палку, неслышно подошла к догорающему костру и, бросив в мою сторону колючий угрожающий взгляд, медленно уселась на корточки. Я хорошо понимал, что оба лохматых человекоподобных упыря отлично знают, где я лежу, и держат меня под своим постоянным наблюдением.