— И все же, полагаю, проблема детской проституции, мистер Барлоу, стоит сегодня куда более остро, чем развенчивание мошенников-медиумов. «А от проклятий и угроз — девчонки в закоулках мрачных, чернеют капли детских слез…
— … и катафалки новобрачных»[12], — закончил за меня мистер Барлоу, будто нарочно подыгрывая мне. — Конечно, мисс, вы бесспорно правы. Но вы, похоже, скверно осведомлены о потребностях наших читателей: истории о «столоверчении» и «светящихся болидах» им кажутся более захватывающими, нежели одиннадцатилетки, приподнимающие юбки за пять фунтов, увы. А значит, я раб их запросов. Лжецы обманывают тех, кто сам обманываться рад.[13]
— Боюсь, вы раб, заключенный лишь в стенах собственного узколобого мышления, — грубо одернула я его, не желая и слушать о заискиваниях перед пресытившейся публикой.
Облегчению моему не было предела, когда позади послышались приветственные возгласы и прервали наш неуклюжий разговор. Я обернулась, чтобы встретиться лицом к лицу с новой восходящей звездой спиритуализма.
При взгляде на вошедшего, я невольно отметила про себя, как он был красив: настоящий француз, с подвитыми усами и небольшим изломом на горбинке, выразительными бровями и темными, как омуты, глазами с пышным веером ресниц. Почти черные вьющиеся волосы были зачесаны и уложены по последнему веянию моды, и, щедро навощенные, сияли медным отливом под тусклым светом газовых ламп. Глядя на него, я уверилась, что совершенно точно ничего не слыхала о нем в Париже. Одетый в темно-синий фрак из дорогого сукна и жилет с белоснежной сорочкой под ним, он производил впечатление вовсе не спирита, а скорее типичного лондонского денди, что громче всяких слов кричало о состоятельности Жана Дюпре: клиенты явно не скупились и одаривали медиума сполна. Было ли за что, вот в чем вопрос?
Жан представился и поблагодарил всех за оказанную честь, и приятный баритон томным эхом осел у меня в ушах. На мгновение я даже усомнилась, а не был ли он и в самом деле мастером месмеризма[14], не околдовал ли он нас силой своего звучного голоса?
— Дамы и господа, я знаю, чего от меня ждут сегодня, и, будьте уверены, вы получите желаемое.
С хорошо сглаженным акцентом он пригласил нас сесть за круглый стол в центре комнаты. Я поймала взгляд Иззи: девушка, явно подпавшая под очарование спирита, сразу же оживилась, щеки ее налились румянцем. Думалось мне, мисс Пэтчетт страстно желала вовсе не получить весточку от покойной подруги; все, чего так хотелось ее простодушной натуре, так это своими глазами увидеть новую икону, которую, готова спорить, уже очень скоро будут воспевать в самых разных салонах Лондона.
Все гости постепенно расселись вкруг лакированного стола. Иззи села напротив, поближе к мсье Дюпре, что меня ничуть не удивило, я же разместилась рядом с тетушкой, чтобы поддержать ее в нелегкую минуту озарения, которое нам так обещали. В отличие от мисс Пэтчетт, женщина заметно нервничала: лоб ее морщился гармошкой, блестящие глаза бегали из стороны в сторону, словно бы искали, за что зацепиться.
В комнату тут же вбежала прислуга в чепце, и Жан вежливо отдал ей поручения:
— Дорогая Клод, прошу, не гасите свечей, и не тушите свет — лишь приглушите его на полтона, темнота нам не понадобится.
Послушная миниатюрная Клод метнулась к газовым рожкам и убавила газ, отчего комната погрузилась в таинственный бархатистый полумрак. Он окутал нас, обнял своими мягкими пальцами, понуждая гостей томиться в будоражащем ожидании.
Украдкой я все посматривала на Жана Дюпре, чье выражение лица излучало полное спокойствие и уверенность. Медиумы, которых мне довелось увидеть своими глазами, чаще всего выглядели болезненными, напоминая увядающие цветы, и напирали, что именно их болезнь и служит тем самым мосточком между мирами живых и почивших, держит их у самой границы, точно мифологического Харона. Мсье Дюпре же таковым не выглядел: напротив, он был полон жизни, как никто в этой комнате, и едва ли не светился от переполняющей его энергии. Если он и обладал силой, то силой животного магнетизма, который отчетливо повисал в воздухе, проникал в мое нутро и заставлял сердце птицей биться в груди. Я мельком взглянула на мисс Пэтчетт и осознала, что девушка испытывала те же чувства, а может, и каждый, кто сидел в нашем мистическом круге этим вечером.