— Что же, мсье Дюпре, — подала голос Иззи. — Теперь мы должны взяться за руки и воззвать к миру духов?
В голосе ее послышались нотки кокетства, на которые так падки были некоторые мужчины, но Жан проигнорировал ее заигрывания и ответил с необычайной серьезностью:
— Взывать к духам – моя задача, мадемуазель, а вот за руки вам браться вовсе не обязательно: я руководствуюсь иными методами.
— Мсье Дюпре, не возражаете ли вы, если я время от времени буду фиксировать в блокноте некоторые пометки для моего репортажа? — нарушил тишину мистер Барлоу.
— Я знаю, зачем вы здесь, мой друг, — насмешливо ответил мсье Дюпре, зачем-то отстегивая запонки со своих манжет и убирая их в карман жилетки. — Но меня вы этим нисколько не смутите: я уверен в своих действиях и знаю, что мне нечего от вас скрывать. Фиксируйте все, что посчитаете нужным — фальши в моих методах вы все равно не найдете.
Дамы по другую сторону стола зашептались, а Аделина Брокенбро недоверчиво обронила:
— Какими бы умелыми ни были ваши фокусы, очень надеюсь, что мистер Барлоу вас раскусит.
Слова ее подогрели всеобщий интерес, хоть она и добивалась обратного. Жан Дюпре, наконец, закончил с приготовлениями и сел, ровно выпрямив спину.
— Поскольку нас здесь собралось так много, позвольте же узнать, кого мы хотим услышать одним из первых?
Первыми отважно вызвались супруги Джеремайя и Сесилия Престон. Миссис Престон совсем недавно потеряла отца и хотела получить от него хоть одну весточку из-за «черты», чтобы на сердце ее стало спокойнее.
— Понимаете, он умирал в страшных мучениях, мсье, — пояснила женщина, комкая в руке надушенный платочек. — Мне хочется удостовериться, что теперь ему… хорошо. Знать, что он обрел покой…
— Вы принесли вещь, принадлежавшую покойному? — деловито спросил мсье Дюпре.
— О да, мсье, вот его портсигар.
— Смею напомнить, мадам, что вещи после сеанса не возвращаются.
Спирит взял портсигар и уложил на стол, разместив поверх ладони. Губы его несколько раз шевельнулись, а затем он убрал ладони, явив собравшимся, что портсигар… исчез! И пока все выражали восхищение, я боролась с искушением вывернуть его расстегнутые манжеты.
— Дух принял ваш дар, мадам, и вскоре даст ответ.
Это же действо он производил после несколько раз, ничего не меняя в сложившемся алгоритме и не прибегая к подозрительным ухищрениям, за коими следили особенно зорко трое из сидящих за столом: мистер Барлоу, тетушка и я. Репортер, впрочем, что-то отмечал в своем блокноте, внимательно наблюдая за тем, что говорит француз и где в тот момент находились его руки. Даже не могу сказать, за кем наблюдать было занимательнее: за медиумом, в чьих талантах я все еще сомневалась, или же за мистером Барлоу, все больше походящим на хищного коршуна, что вьется над жертвой.
Каждому из гостей, кто обменивал вещь на разговор с «другой стороной», мсье Дюпре кратко сообщал то, чего они желали знать. «Да, миссис Престон, вашему папеньке гораздо лучше — боли он не испытывает». «Нет, мистер Лоулайт, ваш покойный брат находился в трезвом уме и действительно не указал вас в завещании». «Ваша малышка совсем не помнит земной жизни, миссис Эндикот, но помнит ваше имя и лицо. Она передает, что любит вас».
Комнату сотрясали то возгласы изумления и недовольства, то безутешные рыдания. До нас очередь дошла лишь к концу, — успело пробить десять вечера — и, когда Иззи изложила суть нашего визита, миссис Брокенбро занервничала пуще прежнего. Я успокаивающе тронула ее руку, но миссис высвободилась из-под моей ладони. Нельзя было ее винить за подобное поведение: совсем недавно потеряв дочь, она никак не могла примириться с потерей. Одним спириты помогали осознать, что их близкие ныне в лучшем из миров и не пребывают в муках, другим же могли разбередить еще не поджившие раны.
— Вы принесли вещь покойной? — спросил Жан, обращаясь к Иззи.
Девушка тут же встрепенулась и выудила из маленькой сумочки сложенный вдвое листок.
— К несчастью, у меня не нашлось чего-нибудь посущественнее, только письмо, но оно написано рукой Мэри-Энн. Это подойдет?
— О да, мадемуазель, — довольно отозвался Жан и принял письмо из ее рук. — Более чем! Записывая свои мысли на бумаге, человек вкладывает часть своей души, а значит, нет ничего лучше, чтобы связаться с покойной через ее же слова.