Но миссис Брокенбро не предоставила мне выбора.
Прежде всего я осмотрела коридор второго этажа, нет ли где Притти или Хэтчера, не заметят ли они моего вторжения в покои хозяйки, и, удостоверившись, что за мной не следят, бесшумно отворила дверь.
Воздух внутри был кислым и затхлым. Миссис почти не выходила и не давала Притти прибраться, из-за чего по углам комками свалялась пыль, а на книжных полках пауки успели свить тонкие кружева паутин. Все больше опочивальня хозяйки напоминала склеп, в котором тетушка собственноручно себя захоронила.
Первым делом руки мои вскрыли каждый ящик письменного стола, обшарили все стопки с письмами, но ничего примечательного не попалось глазу. Среди посланий родственников, близких и далеких, друзей семьи, часть имен которых даже была мне знакома, я не нашла ничего сколько-нибудь подозрительного, и двинулась к шкафу. Аккуратно поднимая и осматривая вещи, я ощупывала одежду, — не вшила ли она чего в рукава? — но и там было пусто.
Роняя вздох разочарования, я осмотрела корешки книг, что хранились в комнате миссис. Вдумчивые романы, эссеистика и философские труды мыслителей древности совершенно точно принадлежали не ей и служили лишь декорацией ее придуманной для гостей начитанности, красивой оберткой абсолютно пустой коробочки. Ни разу не читанные томики тоскливо пылились на длинных рядах полок и хранили знания, бесполезные для наглухо закрытого ума.
Задумавшись о своем, я взяла экземпляр Овидия, больше из привычки прикасаться к книгам, чем из искреннего желания отыскать что-то в ней, и вдруг услышала, как что-то шлепнулось о пол в стороне от меня. Я испугалась, захлопнула книгу и повернула голову на звук.
Одна из книг выпала с полки и упала наземь, помяв веер раскрывшихся страниц. Я присела и подобрала ее, разворачивая к себе обложкой. «Мельмот Скиталец», тысяча семьсот восемьдесят второго года издания… Но что это там внутри?
Заметив краешек конверта, я потянула за него и извлекла из-под обложки два письма, которые, возможно, и искала. Два письма, подписанное рукой и именем Мэри-Энн и адресованное некоему Ирвингу. Сердце мое забилось от неясного чувства тревоги и предвосхищения бури, а пальцы, существовавшие будто отдельно от меня, сами достали письмо из конверта. Я поднесла его к глазам и сразу же узнала заостренный почерк дражайшей кузины.
«Милый Ирвинг!
Не огорчайся, что весточки мои стали столь редки и бессодержательны — матушка, точно ястреб, вьется надо мной и не спускает внимательных глаз с каждого конверта, что я вручаю Притти, поэтому передавать их тебе втайне становится все труднее и опаснее. Но мои чувства…»
Снаружи послышался какой-то звук, и я застыла как вкопанная, готовясь стать пойманной на месте преступления. Четкие дробные шаги шустрой Притти прогремели за дверью, но она, слава Господу, прошла мимо. Я тихо выдохнула и продолжила чтение:
«… мои чувства неизменны, они разгораются ярким пламенем день ото дня, и мне все сложнее удерживать их внутри себя. Я чувствую, словно сгораю, как спичка, я тлею изнутри, оттого что не могу заявить всем о своей любви, доподлинной и желанной.
Генри зачастил с посещением Харвуд-холла, и я порядком от него устала. Снова и снова я вынуждена натягивать на лицо блаженную улыбку, изображать радость от предстоящей помолвки, но в мыслях мне хочется вопить от горя. Отец заикнулся, что свадьбу готовят по ранней осени, пока не стало слишком холодно, но я не оставляю надежд умаслить его отложить церемонию до конца весны, а там и вовсе свести их затею на нет. Как жаль, что я не могу, подобно Порции Шекспира, отсеять недостойных с помощью ларцов! Уж ты бы, знаю, непременно сделал верный выбор и нашел в ларце мой портрет.[2]
Ох, Ирвинг, я считаю дни и ночи до нашей скорой встречи. Боюсь, нам придется придумать новый весомый повод для законных свиданий, поскольку моими портретами скоро можно будет завесить целую комнату…
Навеки твоя, Мэри-Энн.
P.S: надеюсь, что это письмо доберется к тебе без помех и не предстанет чужим глазам».
В груди вдруг стало тесно и жарко. Мне не хватало воздуха, я едва не теряла сознание от звенящего и давящего напряжения в черепной коробке.