Выходит, у Мэри-Энн был тайный любовник?
Несмотря на исполненный надежды постскриптум, письмо кузины все же перехватили. Значит, тетушка прознала про сердечное увлечение дочери?
Клубок, лихо сплетенный из тайн, раскручивался и вел меня к катастрофе, конец которой оказался на поверку не таким простым и, судя по всему, сулил массу неприятных открытий.
Решив не испытывать судьбу, я отложила чтение второго письма на поздний час и спрятала их под корсет. Я покинула комнату так же тихо, как вошла в нее, и вернулась в гостиную, чтобы долгое отсутствие не вызвало ненужных вопросов. Но когда я спустилась, оказалось, беседа дам уже закончилась, — интересно, кто вышел из нее победителем? — и мисс Пэтчетт собиралась уходить.
— О, так скоро покидаете нас? — Я застала ее у дверей, уже в теплой накидке и сложенным длинным зонтом. — Я так надеялась украсть несколько ваших минут…
Вдвоем мы вышли наружу. Только отойдя на приличное расстояние от поместья, я вытащила прочитанное письмо из-под корсета и дала прочесть Изабель.
— Я нашла его в покоях миссис Брокенбро, — сказала я, заламывая пальцы от нервного возбуждения. — Полагаю, они так и не дошли до адресата. Вам известно что-нибудь о мистере Хоуторне?
Мисс Пэтчетт бегло водила глазами по строчкам и хмурила хорошенькое личико.
— Не думала, что между ними вспыхнула такая страсть, — воскликнула Иззи и вернула мне конверт. — Помню, в нескольких записках, которые мне приносила Притти, она упоминала некоего господина, который «завладел ее сердцем», но я и понятия не имела, что речь о ее художнике! Мне казалось, она писала о Генри…
— Художнике?..
Я вспомнила об упомянутых Мэри-Энн портретах, и перед взором мысленно всплыли картины из ее комнаты.
Иззи взяла меня под руку, и вместе мы прошлись до развилки.
— Долгое время в Харвуд-холл ходил местный художник, Ирвинг Хоуторн, — поведала она полушепотом, будто опасаясь, что кто-то мог подслушать нас из кустов, но там копошились только дрозды и мыши. — Он писал портрет за портретом, а Мэри-Энн в нем души не чаяла. Говорила, каким неземным талантом тот наделен, и что она готова увесить его творениями весь особняк… Я еще смеялась над ней, считала, что они спускают деньги на ветер. Полагала, так Мэри-Энн вообразила себя музой и таким способом тешила свое самолюбие, ведь она обладала той красотой, которую так любят воспевать эти смазливые художники… Я и завидовала ей, и вместе с тем не понимала этого увлечения. Но чтобы влюбиться… О нет, ни за что бы я не подумала, что она влюблена в Ирвинга.
— По-вашему, он недостойный человек?
— Отнюдь, когда она познакомила нас, он показался мне приятным и обходительным, — вспоминала мисс Пэтчетт, уставившись вдаль. — И все же… Все же он был бедняком. До визитов в поместье за ним не водились деньги, и мне думалось, что он поет дифирамбы Мэри-Энн только чтобы поживиться за счет ее семьи и приобрести имя в светском обществе — этим и правда частенько грешат начинающие художники, тут вы, надеюсь, со мною согласитесь.
Я поддерживающе кивнула.
— Как вы понимаете, союз их не просто смешон, он невозможен со всех сторон! — Иззи издала звук, похожий на крик сороки. — Представить только — девушка ее сословия и нищий художник! Неудивительно, что маменька перехватила ее письмо. Мистер и миссис Брокенбро ни за что не допустили бы такого прецедента. Что сказали бы люди?
Общественное порицание имело довлеющую силу над простыми смертными, это я хорошо знала по себе. Каждое колкое слово оставляло в душе неизгладимый след, а что социум мог сотворить с дорогой кузиной, которая мгновенно подверглась бы остракизму, узнай кто о ее любовных воздыханиях? Осуждения не приемлет лишь Господь, но и тот вознесся на небеса, оставив нас разбираться с мирскими проблемами своими силами.
За разговором я не заметила, как мы дошли до развилки. Иззи отстранилась и сочувственно посмотрела на меня.
— Мне жаль, что Мэри-Энн ушла так рано, не познав настоящей любви. Генри мог сделать ее воистину счастливой, он хороший человек.
— Откуда вам знать, что их с Ирвингом любовь не была настоящей?
Мой вопрос поставил мисс Пэтчетт в тупик. Не сразу, но я сообразила, сколь грубо он мог прозвучать, но извиняться не стала — осуждать кузину посмертно мне претило.