— Знаете, Жан, а ведь когда мы впервые встретились, я тоже приняла вас за шарлатана.
— Смею надеяться, что так, — загадочно ответил он, чем вызвал мое недоумение.
— Почему же?
— Если бы вы без излишних раздумий поверили каждому моему слову и действию, я счел бы вас недалекой простушкой, — честно признался Жан, и я не удержалась от смеха. — Как вы могли понять еще из моих писем, более всего я уважаю тех, чей пытливый ум не сразу открывается мне, а пропускает все через фильтр скепсиса.
Щеки мои тут же залились предательским румянцем. Он смущал меня своей откровенностью, и в то же время разжигал внутри нечто, чего я все еще по привычке избегала, боясь обжечься.
— В таком случае, давайте поскорее покончим с последней тайной, чтобы мы оба, наконец, стали свободны и могли принадлежать себе, а не умершим.
— Боюсь, Элоиза, я всегда буду принадлежать им, как бы сильно порой ни хотел убежать от своего предназначения, — грустно отозвался Жан, смотря куда-то сквозь меня. — Но вас освободить я могу и считаю своим долгом. Вы принесли вещь покойной?
Я кивнула и достала из ридикюля полупустой флакон ее французских духов. Жан взял пузырек и жестом пригласил меня пройти по коридору вглубь его временного жилища.
— Еще до вашего прихода я подготовил комнату, так что не пугайтесь, я не всегда живу в таких инсталляциях.
По центру пустующей комнаты, куда он меня привел, были расставлены пять зеркал на подножках, направленных внутрь круга.
— Зачем нам столько зеркал? На прошлых сеансах вы их не использовали…
— И потому нам всегда что-то мешало, — пояснил медиум. — Духи очень капризны, а форма их неустойчива в нашем мире. Потому необходимо поймать дух Мэри-Энн, помочь ему задержаться среди живых, и зеркала как раз помогут нам в этом.
— Ловушка для призрака?
— Нечто вроде того.
Мы прошли в зеркальный круг и заняли стулья. Жан разместил флакон между нами, поставив его на пол, после чего положил руки поверх колен, сомкнул веки и воззвал:
— Явись нам, Мэри-Энн, расскажи, что тебя гложет. Явись и сбрось оковы, удерживающие тебя на смертной земле…
Поначалу тишина была нерушимой, но немного времени спустя что-то изменилось в комнате: будто сам воздух наэлектризовался, из-за чего на затылке и шее волосы встали дыбом. Могильный холод взбирался по ногам кверху; коченели пальцы, дрожали колени, но я отважно не поддавалась панике.
В отличие от Жана, мои глаза были открыты. Я наблюдала за всем, что творилось вокруг, и увидела промельк бледной фигуры в одном из зеркал. Беспокойный дух Мэри-Энн переходил из одного зеркала в другое против часовой стрелки и исподлобья глядел на меня. От этого взора кровь стыла в жилах.
— Открой нам правду, Мэри-Энн! — просил Жан Дюпре. Пальцы его скребли заледеневшие колени. — Поведай же, что случилось с тобой в тот злополучный день?
Девушка продолжала нарезать круги вокруг нас, как акула в море кружит вокруг жертвы, перед тем как наброситься и растерзать ее в клочья. От кузины, бродящей по зазеркалью, веяло затаенной злобой: она распространялась по комнате удушливыми миазмами, заполоняла собою каждый уголок.
— Что убило тебя? — воззвал Дюпре уже громче. — Или следует спросить «кто»?
Последний вопрос разрушил последнюю грань между призраком, пойманным в зеркальную ловушку, и нашей безопасностью. Мэри-Энн замерла в одном из зеркал напротив меня, окинула нас печальным взором, а затем истошно закричала, и от крика ее стекла лопнули и полетели в нас грудой острых осколков.
Мы чудом успели прикрыть свои лица. Мелкие осколки впились мне в ладони — на порезах проступила кровь. Призрачный вопль стих.
Пока я стряхивала с волос серебряные осколки, Жан нахмурился, а после зашипел от боли, скалясь и кряхтя.
— Что с вами, мсье Дюпре?
Я с беспокойством бросилась к нему. Медиум выставил вперед трясущуюся ладонь, на которой из кровоточащих шрамов проявлялось одно слово:
«Мама».
Как только смысл написанного дошел до меня, я рухнула без чувств.
***
«Элоиза!»
Его голос пробивался будто сквозь толщу льда.
«Элоиза, придите в себя!»