— Мне нужно поговорить с ней наедине, — сказал он. — Такие вещи между мужем и женой.
Алексей кивнул и отошёл, присев на скамейку в тени дерева. Оттуда он видел, как дед опустился на колени перед памятником, положил принесённые цветы и начал что-то тихо говорить.
Воронин смотрел на фотографию жены — красивой женщины с добрыми глазами и лёгкой улыбкой.
— Здравствуй, Клавдушка, — тихо сказал он. — Вот, пришёл посоветоваться. Завтра у меня важный бой. Может, самый важный в жизни.
Он рассказал ей всё — о встрече с представителями Спорткомитета, о решении выйти на ринг, о реакции дочерей, о сегодняшней тренировке.
— Наташка говорит — безумие это. Ленка вообще в ярость пришла, вспомнила, как я на сборах был, когда ты... — он запнулся. — Когда тебя не стало. Может, они и правы. Может, старый дурак я. Но понимаешь, Клава, не могу я отказаться. Не так меня воспитывали, не так жил.
Ветер слегка шевелил листья на деревьях, создавая впечатление, будто кто-то кивает в ответ.
— Помнишь, как ты волновалась перед каждым моим боем? Как молилась тайком — думала, я не знаю. А я знал, но виду не подавал — сама понимаешь, времена какие были. Ты всегда говорила — береги голову, не лезь в драку. А я всё равно лез. Упрямый был.
Он помолчал, вспоминая.
— А помнишь мой бой с Харрисоном? В пятьдесят седьмом? Кто в меня верил? Молодой Харрисон и старик пятидесяти трехлетний.Ты так переживала, что врачу пришлось тебя успокоительным отпаивать. А я вернулся тогда с синяками, с разбитой бровью, но победил. И ты сначала ругалась, а потом плакала от счастья.
Воронин провёл рукой по мраморной плите, словно ласково касаясь плеча жены.
— Завтра будет тяжело, Клавдушка. Я ведь понимаю, что шансов у меня почти нет. Но я должен выйти и стоять. Должен показать, что мы, старики, ещё чего-то стоим. Что есть ещё порох в пороховницах. Для страны важно это. Для молодёжи.
Он замолчал, глядя на портрет жены. Ему казалось, что она слушает его с той же внимательностью, с какой всегда слушала при жизни.
— Я не боюсь проиграть, Клава. И не боюсь боли — знавал и похуже. Боюсь только подвести. Страну, ребят, которые на меня надеются. Боюсь опозориться.
Ветер снова шевельнул листву, словно отвечая ему. Воронин улыбнулся.
— Знаю-знаю, что скажешь. Что я всегда был упрямым как осёл, но никогда не подводил. И завтра не подведу.
Он ещё долго сидел у могилы, рассказывая жене о дочерях, о внуке, о том, как изменился мир за последние годы. Когда он наконец поднялся, на его лице было умиротворение. Словно он получил благословение, в котором нуждался.
— Спасибо, Клавдушка, — сказал он тихо. — За всё спасибо. Я ещё вернусь. После боя.
***
В другой части Москвы, в гостинице "Интурист", Тайрон Джексон завершал свою тренировку. Высокий, мускулистый афроамериканец с бритой головой и пронзительными тёмными глазами работал с тяжёлой грушей, нанося мощные, чёткие удары.
— Достаточно, чемпион, — сказал его тренер, седой мужчина с обветренным лицом. — Оставь немного для завтра.
Джексон остановился, тяжело дыша. Его тело блестело от пота, мышцы перекатывались под тёмной кожей. Он снял перчатки и принял из рук помощника полотенце.
— Эй, Джексон! — окликнул его журналист, каким-то образом проникший в тренировочный зал. — Что думаешь о своём новом сопернике? Старик вместо чемпиона Европы!
Тайрон бросил на журналиста холодный взгляд, но промолчал. За него ответил менеджер, невысокий энергичный человек в дорогом костюме:
— Никаких комментариев. Мистер Джексон готовится к поединку и не даёт интервью.
Когда журналиста выпроводили, Джексон тяжело опустился на скамью и покачал головой.
— Это какая-то шутка, Билл, — сказал он тренеру. — Я готовился к серьёзному бою с сильным соперником. Высоцкий — отличный боксёр, я изучал его технику месяцами. А теперь они выставляют против меня старика? Это неуважение.
— Успокойся, Тай, — сказал Билл, присаживаясь рядом. — Это не шутка. Это политика. Советы попали в неудобное положение и выкручиваются, как могут.
— Но старик? Семидесятидвухлетний? — Джексон покачал головой. — Это ставит меня в дурацкое положение. Если я его побью — скажут, что избил старика. Если буду его щадить — выставлю себя клоуном.
— Просто делай свою работу, — твёрдо сказал тренер. — Выходи и боксируй, как всегда. Чисто, технично. Без ненужной агрессии, но и без поддавков. Пусть всё идёт своим чередом.