Джексон задумался, вытирая пот с лица.
— Знаешь, что самое странное, Билл? Я ведь помню этого Воронина. Мой отец показывал мне старые записи его боёв — чёрно-белые, почти неразличимые. Говорил, что у него была лучшая защита в полутяжёлом весе. "Смотри, как он двигается", — повторял отец. "Учись у него экономии движений". Он и тогда то уже стариком был, но молодых клал.
— Твой отец всегда разбирался в боксе, — кивнул Билл.
— И вот теперь я буду боксировать против легенды, которую изучал в детстве, — Джексон горько усмехнулся. — Только это будет не тот Воронин. А старик, который еле держится на ногах.
— Не недооценивай его, — предупредил тренер. — Даже старый лев может быть опасен.
— Я не недооцениваю, — серьёзно сказал Джексон. — Я разочарован. Приехал в самую закрытую страну мира, готовился как никогда в жизни к бою с сильным соперником, а меня выставляют каким-то клоуном. Никакого уважения.
— Такова игра, Тай, — пожал плечами Билл. — Политики используют спорт в своих целях. Всегда так было.
Джексон ничего не ответил, глядя в пространство перед собой. Он действительно готовился к этому бою как никогда ранее. Изучал советскую школу бокса, анализировал технику Высоцкого, даже пытался учить русский язык, чтобы понимать команды из угла соперника. И вот теперь всё это оказалось напрасным.
— Ладно, — наконец сказал он, поднимаясь. — Я профессионал. Выйду и сделаю свою работу. Как ты сказал — чисто, технично. Без лишних эмоций.
Но в глубине души он чувствовал горечь. Этот бой мог стать одним из важнейших в его карьере, настоящим испытанием его мастерства. А превратился в фарс, в политическое шоу.
— Пойдём отдыхать, — сказал Билл, похлопав его по плечу. — Завтра важный день, что бы ни случилось.
Раунд 4
Гонг возвестил о начале четвёртого раунда. Воронин с трудом поднялся с табурета, чувствуя, как немеют ноги и тяжелеет тело. Три проведённых раунда отобрали у него большую часть сил. Рассечение над глазом продолжало кровоточить, несмотря на все усилия Алексея остановить кровь.
— Держись, деда, — тихо сказал внук, помогая ему подняться. — Просто держись. Никто не ждёт от тебя победы.
— А я сам от себя жду, — хрипло ответил Воронин, выходя в центр ринга.
Джексон выглядел свежим и уверенным. Нокдаун во втором раунде, казалось, только разозлил его и придал новых сил. Он двигался легко, пружинисто, глаза его были сосредоточены и холодны. Никакого сочувствия к пожилому сопернику — только профессиональный расчёт.
С первых секунд раунда американец взял инициативу в свои руки. Он методично теснил Воронина к канатам, нанося точные, выверенные удары. Левый джеб, правый кросс, снова джеб. Воронин блокировал большинство ударов, но каждый пропущенный джеб сотрясал его всё сильнее.
— Давай, старик, покажи свой хвалёный советский дух, — процедил сквозь капу Джексон, проводя очередную комбинацию. — Или ты уже готов упасть?
Воронин не ответил. Он сосредоточился на защите, блокируя большинство ударов, но с каждой секундой это давалось ему всё труднее. Дыхание стало тяжёлым, перед глазами плыли тёмные пятна. Кровь из рассечения заливала глаз, мешая видеть.
Алексей в углу ринга с тревогой наблюдал за дедом. Рядом с ним сидел врач, готовый в любой момент остановить бой. В правительственной ложе высокопоставленные чиновники напряжённо следили за происходящим, понимая, что эксперимент с заменой бойца выходит из-под контроля.
— Работай, Тай! — кричал из своего угла тренер Джексона. — Прижми его к канатам и заканчивай!
Американец следовал указаниям. Он провёл молниеносную серию ударов, завершившуюся мощным боковым в корпус. Воронин отшатнулся, его колени подогнулись. Казалось, вот-вот старый боец упадёт.
— Деда, держись! — крикнул Алексей, вскакивая.
Воронин услышал голос внука сквозь шум в ушах. Это придало ему сил. Он выпрямился и неожиданно провёл контратаку — короткий, но точный джеб в голову Джексона. Удар был не сильным, но заставил американца отступить на шаг.
Это была лишь временная передышка. Джексон быстро восстановил равновесие и возобновил натиск. Его удары становились всё более точными и мощными. Воронин уже не успевал блокировать их все. Несколько сильных попаданий в голову потрясли старого боксёра.
— Миша, держись! — раздался вдруг крик из зала. Это был голос его фронтового товарища, сидевшего в первых рядах. — За Родину, Миша! Как под Сталинградом!
Эти слова словно пробудили что-то в глубине души Воронина. Перед его внутренним взором на мгновение возникли картины войны — окопы, разрывы снарядов, лица погибших товарищей. Он стиснул зубы и продолжил бой.