Но за день до поединка произошло нечто непредвиденное. Автобус с советской сборной по боксу, возвращавшийся с тренировочных сборов, был задержан на одном из контрольно-пропускных пунктов. Формальный повод — проверка документов и техосмотр — превратился в многочасовое стояние.
В кулуарах шептались, что это специально организованная акция, своего рода "мини-санкции". Международная напряженность последних месяцев, ввод советских войск в Афганистан — все это создавало фон для мелких дипломатических диверсий. Американская сторона не могла отменить бой официально — это противоречило достигнутым соглашениям. Но "случайно" задержать спортсменов, создать ситуацию, когда СССР будет вынужден либо отменить матч (и признать поражение), либо выставить неподготовленного бойца — это было в духе холодной войны.
Когда до начала поединка оставалось менее двух часов, а известий об освобождении автобуса со спортсменами все не поступало, в Спорткомитете началась паника. Отменить бой означало публично расписаться в своей беспомощности перед лицом западных козней.
И тогда кто-то вспомнил о Воронине.
Старый чемпион, ветеран войны и бокса, в последние годы работал тренером в спортивном обществе "Динамо". Его пригласили на матч в качестве почетного гостя — все-таки легенда советского спорта. Он должен был сидеть на почетном месте среди других ветеранов и партийных работников.
Вместо этого Михаил Петрович сейчас стоял на ринге, готовясь принять бой против боксера, который годился ему во внуки.
***
Первый обмен ударами оказался осторожным — Джексон, вопреки ожиданиям, не бросился сразу добивать пожилого соперника. Возможно, в нем говорило уважение к возрасту Воронина, а может, он просто хотел растянуть удовольствие, показать красивый бокс перед международной аудиторией.
Михаил Петрович двигался экономно, почти не делая лишних движений. Его защитная стойка была классической, старой школы — плотно прижатые к корпусу локти, слегка наклоненная вперед голова, тяжесть тела равномерно распределена между ногами.
Джексон попытался прощупать защиту советского боксера серией легких джебов. Воронин блокировал большинство из них, пропустив лишь пару несильных ударов.
— Работай корпусом, деда! — кричал из угла Алексей. — Не давай ему расстояние!
Но Воронин словно не слышал. Он полностью сосредоточился на американце, изучая его, примеряясь, вспоминая давно забытое чувство ринга.
Публика начала свистеть — зрелище казалось слишком вялым. Джексон, услышав недовольство, решил ускорить темп. Он провел быструю двойку — левый-правый, затем попытался достать Воронина боковым ударом.
Старый боксер неожиданно ловко уклонился и контратаковал — его левая, тяжелая, как кувалда, врезалась в корпус американца. Тайрон на мгновение сбился с ритма, в его глазах мелькнуло удивление.
— Ветеран войны бьет с левой в печень! — раздался возбужденный голос советского комментатора в трансляционной кабине. — Джексон явно не ожидал такой активности от Воронина!
Американец быстро восстановился и начал прессинговать — его молодость и скорость давали преимущество. Он методично обрабатывал защиту Воронина, постепенно увеличивая силу ударов.
Михаил Петрович держался стойко, но было видно, что годы берут свое — его реакция была уже не та, и все больше ударов начинали проходить сквозь блоки.
К концу первого раунда Воронин тяжело дышал, но держался на ногах твердо. Прозвучал гонг. Боксеры разошлись по углам.
Алексей быстро усадил деда на табурет, дал попить воды, начал обмахивать полотенцем.
— Как ты, деда? — тревожно спросил он.
Воронин сплюнул в ведро, во рту чувствовался привкус крови.
— Бывало и хуже, — буркнул он. — Под Ржевом в сорок втором нас так утюжили, что земля плавилась. А я вот, видишь, живой.
— Он быстрый, — заметил Алексей, осматривая лицо деда на предмет рассечений.
— А то я не вижу, — хмыкнул Михаил Петрович. — Но знаешь, какая штука — он боксирует как по учебнику. Все комбинации стандартные, будто на тренировке.
— И что?
— А то, что на войне учебники не работают. Там выживает тот, кто умеет импровизировать.
Воронин прикрыл глаза, собираясь с силами. Перед внутренним взором вставали картины прошлого — окопы, разрывы снарядов, лица товарищей, многие из которых остались лежать в русской земле.
«За них и бьюсь», — подумал он.