Воронин осторожно отломил веточку сирени от своего букета и положил на могилу. Затем достал из кармана папиросу, аккуратно положил рядом с цветком.
— Твои любимые, "Беломор". Ты всегда говорил, что после войны первым делом накуришься вдоволь. А потом так и не бросил... Оно и сгубило тебя, дурака. Врачи ведь предупреждали.
Он осторожно присел на скамейку возле следующей могилы. Иван Савельев, 1920-1974. Орден Славы III степени.
— А помнишь, Ванька, как ты меня из-под обстрела вытащил в сорок четвертом? Я думал — все, конец, а ты, худой такой, шкет, меня на себе пер два километра. — Воронин покачал головой. — Если б не ты, я бы тут сейчас не сидел... Эх, и чего ты в шахтеры после войны пошел? Говорил тебе — хватит под землей лазить, навоевались. Нет, упрямый был... Как там сын твой? Заходил недавно, рассказывал — на большой стройке работает, бригадиром. Весь в тебя — работяга, хваткий.
Он положил еще одну веточку сирени на могилу Ивана, затем поднялся, морщась от боли в коленях. Возраст всё чаще напоминал о себе при любой попытке согнуться или присесть.
— Суставы ни к черту, Вань, — пробормотал он, словно продолжая разговор. — Врачи говорят — возрастное. А я знаю — это всё бокс да фронтовые ранения. В молодости не заботился о здоровье, теперь расплачиваюсь.
Михаил Петрович медленно обошел еще несколько могил, у каждой задерживаясь, словно ведя безмолвный разговор. Семен Гольдштейн, пулеметчик, погиб в 1962 от сердечного приступа. Василий Прохоров, минометчик, умер в 1973 от инсульта. Алексей Тимофеев, снайпер, ушел в 1965 — осколок, засевший близко к сердцу, наконец сделал свое дело.
У каждой могилы он оставлял маленькую веточку сирени и свои воспоминания. С каждым годом этот ритуал становился все длиннее — друзей становилось всё больше здесь и всё меньше среди живых.
В конце аллеи он остановился у еще одной могилы, немного в стороне от остальных. Сергей Воронин, 1921-1944. Орден Красного Знамени (посмертно).
— Здравствуй, брат, — тихо сказал Михаил Петрович, опускаясь на колени перед памятником. — Вот и я снова.
Он положил на могилу целую веточку сирени, затем достал из внутреннего кармана пиджака маленькую стопку и флягу. Осторожно налил немного водки, поставил стопку у основания памятника.
— За тебя, Серега. Знаю, мать не одобрила бы, но это традиция. Фронтовые сто грамм за тех, кто не вернулся.
Воронин посидел у могилы брата дольше, чем у остальных. Сергей был младше на три года, но первым ушел на фронт — приписал себе лишний год. Погиб при освобождении Белоруссии, прикрывая отход разведгруппы. Михаилу сообщили об этом через месяц, когда он сам лежал в госпитале с осколочным ранением.
— Ты бы сейчас смеялся, Серега, — сказал он, глядя на фотографию молодого парня в военной форме. — Старый стал, весь скрипучий. Того гляди, скоро к тебе присоединюсь. Но пока держусь. Клавдия говорила, что у меня упрямства на десятерых хватит.
Он помолчал, вспоминая детство, довоенную юность, их общие мечты и планы. Два брата Воронины, подающие надежды боксеры из маленького городка, мечтавшие о большом спорте. Война все изменила. Михаил вернулся и продолжил карьеру. Сергей остался навсегда двадцатитрехлетним лейтенантом с фотографии.
— Пойду к Клавдии, брат, — наконец сказал Воронин, поднимаясь. — Она тебе привет передавала всегда. Хорошая была жена, ты же помнишь. Ты еще говорил перед войной — повезло тебе, Мишка, с такой девушкой.
Наконец, он дошел до аккуратного участка, где стоял мраморный памятник с фотографией женщины.
"Воронина Клавдия Степановна, 1920-1971" — гласила надпись на камне.
Старик бережно положил остаток букета к основанию памятника, затем опустился на скамейку, тяжело вздохнув. Это место было ухожено лучше других — видно, что кто-то регулярно приходит, подметает, ухаживает за цветами. Фотография на памятнике была защищена от непогоды специальным стеклом, а сам мрамор блестел, недавно вымытый.
— Здравствуй, Клавдушка, — тихо сказал он. — Пришел вот... Весна нынче ранняя, цветы уже появились, я тебе принес. Помнишь, ты любила эти синенькие? Всегда говорила, что они как небо чистые.
Он помолчал, глядя на фотографию жены. Она была сделана в конце 60-х, незадолго до болезни. Клавдия улыбалась, ее глаза светились счастьем. Такой он и запомнил ее — всегда улыбающейся, всегда готовой поддержать.
— Дома все в порядке, не волнуйся. Прибрался сегодня, как ты любишь. Наташка звонила вчера, у них все хорошо. Юрка ее получил повышение на работе, внучка отличницей растет. Ленка реже звонит, но тоже все нормально... Внук наш, Алешка, совсем взрослым стал. В институт поступил, представляешь? На инженера учится. Ты бы им гордилась, Клава. Серьезный парень, не то что нынешняя молодежь — не пьет, не курит. А как на гитаре играет! Настоящий талант.