Лена Соболева проверила, плотно ли закрыты двери, спят ли дети.
— Ты понимаешь, что говоришь? Это же бред! Лена, произошла кошмарная ошибка! По твоей милости пострадали невинные люди!
— Кто? — нахмурилась соседка.
— Наша семья! Я и Володя!
— Где вы, интересно, пострадали?
— Лена! Мы должны все Володе рассказать.
— Все?!! — ужаснулась соседка.
— Только сегодняшнее происшествие, — уточнила Лена.
— Твой с Валеркой иногда на футбол ходит. Вдруг проболтается? Володька у тебя смирный. Видишь, взял чемоданчик и интеллигентно ушел. А Валерка мне прошлый раз таких фонарей наставил, никакая пудра не брала, — задумчиво произнесла Лена.
«Мало он тебя дубасил», — подумала Лена Соболева и продолжала уговаривать:
— Очень тебя прошу! Клянусь, что Володя ничего Валере не скажет.
— Нет, и не проси. Это я с перепугу тебе проболталась. А если кому-нибудь скажешь — буду открещиваться. Весь подъезд свидетели. Строить теперь не умеют, стенки как картон. Мы раньше на Пятницкой жили, так там ори не ори, когда тебя муж убивает, — никто милицию не вызовет.
— Кто эта Иванова? Где живет, работает? — сыпала вопросами Лена.
— Зачем тебе? — подозрительно спросила соседка.
— Должна же я ее найти, все объяснить.
— Чтобы она ко мне приперлась?
— Лена, как ты не понимаешь, у меня вся жизнь рушится!
— Ничего не рушится, подумаешь, ошибка вышла. Если он любит, то простит и вернется.
— Что простит? Твои грехи? Какая ты жестокая!
— Ты меня не стыди! — Соседка из колобка обернулась колючим ежом. — И не впутывай в свои дела! Зачем я пришла? За сахаром. Полстакана, я верну.
После ухода соседки Лена опять начала плакать. Теперь уже по причине человеческой подлости, размеров которой она до сих пор не представляла.
— Мама! Полночь! — Настя, заспанная, в ночной рубашке, появилась в дверях комнаты. — Что ты плачешь? — Она зевнула. — Коню понятно, что произошло недоразумение.
— Как ты выражаешься? — хлюпнула носом Лена. — Коню понятно, а отцу нет?
— У тебя никакой гордости, — пожала плечами дочь.
— Мала еще матери указывать!
Настя снова протяжно зевнула.
— Удивляюсь, — сказала она, — ты совсем не знаешь мужчин!