Ничего нет на свете или во тьме лучше этого знания, и не спорьте, нет ничего приятнее, чем сведущесть в том, что ты не один в этом мире осознаешь собственное существование… Вот и мне довелось испытать это безгранично лакомое чувство на собственной шкуре, дряхлой, израненной и, казалось бы, самому себе не нужной — чувство постижения того, что я все еще есть..
Веки мои, словно слипшиеся на сильном морозе, отклеились наконец друг от друга, хоть и с немалым трудом. Губы мои, пересохшие от долгих молчаний, разверзлись, едва шелестя совсем неслышный трепет словесности. И голова моя, свернувшись на бок, стала искать помощи в виде ответов и какой-то поддержки. Но, о Всевышние Все Отцы и Все Матери, как же вновь моя дважды пробитая пулями грудь наполнилась чувством жизни, когда первым осознанным человеком, которого я увидел после смерти, была прекрасная Оля… Она находилась совсем рядом со мной и спала на придвинутом креслице к койке… Уставшее от горя лицо, заплаканное и соленое, но нежное, как гладь свежего молока на поверхности кружки, тревожно сопело, уперевшись головой о маленький кулачок ее милой руки. Не стал я будить её и, оставшись в таком положении, наслаждался красотой этой девушки, виновато очарованный благолепием ее многогранной души, способной, невзирая ни на какие преграды, с сердечностью ангельской вздыхать по глупцу без отдачи. Да, совершенно точно, глупцу, ведь только этим словом можно охарактеризовать человека, способного отвергать несколько лет ту, которая любит тебя, ту, которую любишь и ты..
Но послушай, глупец, не унывай об ошибках, я все мигом исправлю..
Разговорилась со мной моя же душа, готовая вновь поверить в предназначение термина счастья… Она, вернувшаяся ко мне из далёких краёв подземелья, будто обновленная незримой рукой, приподнятая несломленным окончательно жизнелюбием, теперь как и я, готова была воспарить в облака, в танце с любимой кружась, тандемом собственных вихрей наших сердец, отбивая нападки несладкой жизни тайфунов и ветров злых несчастливцев, бесполезно бьющих по нам своим штормом..
— Ники.. — Восхищенно прошептала она и, не веря своим еще сонным глазам, как бы боясь ошибиться, осторожно приложила свою ладонь мне на предплечье. — Боже… Я так боялась, что потеряла тебя навсегда.. — Слезы и страха, и радости, и горя, смешались в ее серых глазах, от влаги блестевших новым оттенком. — Господи… Ники… Они убили Сережу… Они всех убили..
— Знаю, — со стыдом на устах произнес я бессильно и тихо. — Прости меня..
— Ты не виноват, — она прижалась ко мне, избегая прикосновений к проводкам, пристально следящим за моим жизнеобеспечением. — Мне рассказали, мне все рассказали… Вы пожертвовали своими жизнями, заплатив цену целой войны..
— Но кто? — Опешил я, стягивая с лица кислородную маску, от чего пульс мой забился быстрее.
— Они.. — Оля отпрянула от меня на полметра, когда дверь в палату отворилась, но, перехватив пальчиками мою длань, все продолжала крепко держаться, ни на секунду не желая её отпускать. — Это они нашли меня и привезли к тебе..
На пороге стоял мужчина примерно моего возраста, а за ним, будто страж дверей, оставался неподвижным еще один гость. Первый был опрятен и учтив, брюнет с острым носом и сильно выпирающими скулами, чуть выше среднего роста, а второй, чью лишь спину могу я описать, был плечист и широк, судя по всему, и в груди, выпирающей колесом. Голова же его так и не повернулась внутрь, а лишь крутилась по сторонам коридора, что находился снаружи моих больничных покоев.
— Выкарабкался, — с задумчивой улыбкой и отменной дикцией произнес как утверждение брюнет и, простучав каблуком туфель по кафелю, протянул мне свою ладонь. — Корский Максим..
— Я арестован? — Еще рука моя слабая еле сжала его кисть, когда я задал вопрос, первым делом возникший из сложенных пазлов.
— Я здесь как раз для обратной цели.. — Корский и я разжали ладони, но у меня, помимо руки, раскрепостилось и сердце, замершее всего на пару секунд перед ответом его. — Организация, в основном люди Марсова, рыщут в поисках остатков сил Богова и Лукаша… Поэтому Джек и Алекс включили тебя в список моего с ними договора… Но это неважно… Ты качественно укрыт здесь под фальшивыми документами… Поэтому мы вполне подождем, пока ты не встанешь на ноги..
— Постойте, а что значит остатки? — Взволнованно приподнялся я на еще дрожащие от слабости локти.