Но Акиль, отпив, вдруг сказал:
— А знаешь, друг мой, я сейчас придумал неплохую новую традицию.
— Какую же? — заинтересовался Асир.
— Брать сюда с собой не анх, а казначеев, министров, просителей денег на новые производства, одним словом, всех тех, чьи доклады неимоверно раздражают и требуют времени для тщательной проверки.
— Чтобы самому умиротвориться? Или их запарить до смерти?
— Кто мешает совместить приятное с еще более приятным?
Лин прикрыла рот ладонью, сдерживая смех: очень уж ярко представилось, как потеют от страха министры и казначеи, пока Акиль, попивая вино, проверяет цифры в их отчетах. И с облегчением булькают в бассейн, когда баланс сходится.
Нашла взглядом Назифа и Сальму, они были дальше, неподалеку от Наримана. Сальма, в отличие от мрачного владыки Баринтара, выглядела спокойной и довольной, кидала на Назифа быстрые взгляды из-под ресниц, а тот неторопливо пил вино — не столько пил, сколько занимал бокалом руки, и казалось, что этим рукам он сейчас хотел бы найти совсем другое применение. Подумалось вдруг, что для романтичной Сальмы начало знакомства с Назифом было идеальным. Пугающим, травматичным — но на этом фоне только ярче сияли достоинства кродаха, который ее спас. К тому же Назиф, как это бывает иногда с еще не заматеревшими кродахами, обнаженным оказался гораздо более впечатляющим, чем в одежде. Крепкий, отлично сложенный, с фигурой и мышцами воина. Да, Сальме должно понравиться. Наверное, рассматривает его украдкой и с каждым взглядом все яснее понимает: такой кродах защитил бы и от десятка насильников.
Лалию Лин заметила не сразу. Только когда услышала мелодичный перезвон и обернулась на звук. Та шла, нет, пожалуй, плыла, иначе и не скажешь, к их лежанке с другой стороны зала. Из всей одежды — только браслеты, зато много, от запястья до локтя, причем на обеих руках. И Лин даже сразу поняла — почему. Не одной Хессе хотелось прикрыть шрамы. Но Лалии и не нужны были никакие накидки: волосы, сегодня полностью распущенные, без единого украшения, гладким шелковистым плащом укрывали ее почти всю, но и показывали похотливым взглядам предостаточно — то белое бедро, то высокую упругую грудь. Лин не разбиралась в звоне браслетов, но мелодия была поистине чарующей. Лалия не делала ничего, даже запястьем не шевелила, однако браслеты откликались в такт ее шагам, то звонко и переливчато, то приглушенно и ритмично.
Подошла и плавным, неуловимо сложным движением опустилась перед Асиром на колени, и тут же сменила позу и непринужденно села, кажется, на собственные волосы вместо подушки. Чуть заметно приподняла брови, встретившись взглядом с Лин.
— Не жарко? — спросила чуть слышно.
— Жарко. Но подозреваю, что скоро станет еще жарче.
— Ждешь, когда терпеть станет совсем уж невыносимо? Хм-м, возможно, в этом есть смысл. — Лалия грациозно, прямо-таки по-кошачьи потянулась, подтолкнула ближе пару подушек и устроилась на них полулежа, запрокинув голову на лежанку Асира.
В воздухе густели запахи. Прямо напротив, достаточно далеко, чтобы не морщиться от одного его вида, но достаточно близко, чтобы постоянно натыкаться взглядом, устраивался Вахид со своими анхами. Лалия говорила, положено три? Ха. Владыка Сафрахина решил, что трех ему будет мало, и привел пятерых.
Рассматривать их пристально Лин считала невежливым, да не очень и хотела, но внимание то и дело возвращалось к этим анхам. Оглядывала их бегло, вскользь, так чтобы ее интерес не был замечен никем (главное, конечно, самим Вахидом), но…
Все пятеро были очень разными. Высокая, статная, смуглая брюнетка с пышной копной кудряшек до лопаток. Еще одна брюнетка, но миниатюрная и похожая на подростка. Пышнотелая и пышногрудая блондинка с молочно-белой кожей и ослепительно синими глазами — блондинка, кстати, с тем же оттенком волос, что у Хессы, и Лин невольно вспомнила их разговор и подумала: «четвертая». Еще две были неяркими, если так можно сказать: волосы невзрачного русого цвета, бледные губы, опущенные глаза под густыми ресницами — и цвет не различишь. Но по фигурам и манере двигаться Лин предположила бы танцовщиц или гимнасток.
Но не внешность, бросалась в глаза в первую очередь. Все пятеро вздрагивали при каждом движении Вахида, не сводили с него глаз, будто боялись пропустить хоть один жест, одно слово. Их движения были скованы и раболепны.
А еще на них были шрамы.
У каждой.