— Ах, ты, батюшки! Расписаться то забыл подать!.. У нас ведь это делается до спуска… иначе нельзя. Сначала подписку дай, а потом ляг иди… потому что — вдруг какое несчастие?
Может быть, я и ошибаюсь, но только из его дальнейших слов я понял, что при конторе имеется книга, где дается подписка, что, опускаясь в шахту, я не буду винить никого, если, в случае обвала или какого-нибудь несчастия, мне не удастся выйти оттуда живым.
Не читая текста, я расписался в книге или на каком-то листе и поспешил домой, чтобы отдохнуть и переодеться, так как на мне, по выражению сторожа, не оставалось ни одной живой нитки; к тому же в 12 час. дня отходил из Тагила мой поезд.
VIII. Невьянская башня. — Легенды.
Я направлялся в Екатеринбург. В то время и еще ничего не зная о Невьянской башне я слышал лишь намеки на какие-то страшные легенды; но что это были за легенды и почему они могли сложиться, подставлялось мне неразрешимым вопросом, потому что никто не хотел или не мог удовлетворить моего любопытства.
— Чем знаменита Невьянская башня? — спрашивал я у попутчиков.
— Да ничем!— отвечали мне просто.
— Я слышал, будто в народе ходят про нее какие-то страшные легенды.
— Никаких легенд не ходит!
Тем не менее я слышал, что легенды есть, и мне хотелось непременно дознаться, какие и по каким причинам они возникли; но к кому я ни обращался, ответы были одинаковы, что башня ничем не знаменита и что легенд про нее нет.
Попутная „интеллигенция” оказывалась в этом вопросе несостоятельною. Тогда я обратился к мужичкам, надеясь от них добиться правды. Поезд приближался уже к Невьянску, и спросить про тамошнюю башню было как раз кстати. Я подсел сначала к старику, на вид добродушному а простоватому, и задал ему вопрос о легендах.
— Мало ли чего говорить! — ответил он мне.
— А все-таки что говорить?
— Да так… ничего не стоит!
— Ну, про что однако? Чудеса что ли там какие бывают?
Старик нехотя махнул рукой и проговорил.
— Так… бабьи сказки!..
Но как я ли допытывался, ничего узнать от него не мог. Он твердо стоял на своем, называя все пустяками и сказками. Однако, мне было уже ясно, что легенды существуют, и это меня заинтересовало еще более. Не предвидя от упрямого старика никакого толка, я перешел в противоположный угол вагона и обратился к другому, молодому человеку, с виду похожему на артельщика.
— Действительно… говорить. Только это все вздор! — отвечал и этот, умалчивая о самых рассказах.
— Рассказывают что-то страшное, — начал было я, надеясь вызвать на разговор своего попутчика, во тот перебил меня возражением.
— Это нужно еще доказать!
— Да что доказывать-то?
— А вот про что болтают.
— Я не знаю, что болтают…
— И знать незачем! Пустяки одни! Говорю., сначала доказать надо!
Это становилось, наконец, крайне любопытно.
Что за тайна? что за рассказы, о которых никто не хочет сказать даже слова?.. Не было уже сомнения, что легенды ходят в народе, но каковы они? на какой почве возникли, по каким причинам сложились?
Никто не давал мне ответа.
Невьянская башня
Между тем мы миновали уже станцию Невьянск, где тот же старик и тот же артельщик указали мне в окошко на гору и охотно, даже без моих расспросов, объяснили, что здесь был Демидовский завод и каменная башня, которая теперь служит каланчой, чтобы наблюдать за пожарами.
— Страшные слухи-то про нее какие ходят, вы так мне и не скажете? - спросил я, надеясь, что теперь они разговорятся.
Но старик отвечал по прежнему, что все это „бабьи сказки”, а артельщик настаивал на своем и говорил, что „это еще доказать нужно”.
Так я и не добился до легенды.
По разным сведениям, собранным и прочитанным, я впоследствии очень заинтересовался Невьянском, и не столько заводами, сколько его знаменитою башней.
Оказывается, что Петр I, жалуя Никите Демидову Невьянские заводы, дал ему и право наказывать людей, но с тем, чтобы он не навел на себя „правых слез и обидного воздыхания, что перед Господом — грех непростительный…
Я уже описывал, как отнеслись Демидовы к в этому „праву”. Никита построил каменный дом, замечательный в акустическом отношении: все говорившееся в доме было слышно хозяину, и виновных в непочтении постигала страшная участь. Акинфий построил башню, еще более знаменитую, высотой в 25 сажен, с потайными ходами и подземельями, где пытали подозреваемых, наказывали виновных и где потоплялись „беглые” во время ревизий. Эта же башня служила местом чеканки фальшивой монеты. Но преданиям, здесь „своим судом” замуровывали людей и держали их в колодках и на цепях, и немало было пролито здесь „правых слез”, о которых говорил Петр, и немало слышалось „обидных воздыханий”…