Уиллоу обосновалась в комнате напротив, не устояв перед огромной двуспальной кроватью и подборкой морских книг, вольготно расположившихся в шкафу-витрине. Тканевые переплёты, кожаные, деревянные, украшенные вышивкой и инкрустацией; толстые по сравнению с современными изданиями страницы, запах старой-старой бумаги, изысканные закладки-хлястики из шёлка, из атласа, расписного пергамента… И под каждой обложкой – истории о неверных глубинах, об отважных капитанах и о необитаемых островах, где человечьи черепа в гротах напоминают о мрачном прошлом.
– Кому это раньше принадлежало?
Тина подошла к бюро, покрытому пылью – в последний раз тряпка и пылесос нарушали покой спальни года два назад, – и взяла чёрно-белое фото в массивной медной рамке. Чуть вытянутый овал лица, большие удивлённые глаза, чётко обозначенные скулы, толстая коса через плечо, кружевная блуза под горло – почти как доспех.
– Моей двоюродной прабабке, Селестине Мэйнард. Говорили, что я на неё похожа, с самого рождения, и дед даже настаивал на том, чтобы меня назвали в её честь.
Уиллоу отдёрнула пальцы от стеклянной витрины, точно обжёгшись.
– Почему передумали?
– Селестина Мэйнард умерла молодой, – пожала Тина плечами. – Вышла замуж за морского офицера и через год утонула с ним – на прогулочном катере где-то на курорте. Очень глупо.
Она положила рамку на бюро, фотографией вниз; бабкин взгляд был слишком открытым, счастливым, предвкушающим долгую, полную невероятных приключений жизнь. Уиллоу отошла от витрины на шаг, другой, крутанулась на месте – и, раскинув руки, рухнула на кровать, вздымая клубы пыли.
– Если задуматься, то тебя всё равно в какой-то мере назвали в честь неё… Надеюсь, в честь её счастливой части. А мою маму звали Кейн. А бабку – Лили, её сестру – Иви, а их мать – Уиллоу. Видишь закономерность?
Тина закрыла глаза; на обратной стороне век, словно в проекторе, вспыхнул образ: тенистый берег, чёрная вода и белые кувшинки, поваленные стволы, увитые плющом, шелестящий тростник, согбенные ивы…
– Кажется, да.
– Мы всегда были у реки, – вздохнула девчонка и зажмурилась. – Надо же, спать хочется. Сто лет такого не случалось.
Пока они перестелили постель и с мокрыми тряпками пробежались по комнате, изничтожая пыль, уже пробило полночь. Сил хватило только на то, чтобы доползти в ванную и умыться. Двери спален так и остались открытыми – друг напротив друга, так, что ветер вольготно гулял по дому, влетая в одно распахнутое окно и вылетая через другое. Занавески колыхались, отбрасывая тени.
Ночью Тина проснулась – или ей показалось, что она проснулась. Комната была залита лунным светом, холодным и мокрым, как ливень, и шелестящим, как ивовые ветви у реки; на подоконнике сидела Уиллоу, свесив ноги наружу, а рядом с ней, привалившись плечом, – светловолосая молодая женщина, гибкая, в почти что прозрачном белом платье.
– Спи, – сказала Уиллоу, не оборачиваясь, и задрала голову, подставляя шею голодной луне. – Это у меня бессонница, а ты спи.
И Тина послушалась. Утром девчонка проснулась на целый час раньше и унеслась развозить газеты. Но к завтраку вернулась – голодная, бодрая, с синяками под глазами. Дом-с-репутацией давно не видел столько веселья, не слышал смеха. Потом они разбежались в разные стороны – в школу и в библиотеку; никто не сказал: «Увидимся вечером, здесь же», но это подразумевалось, и Тина прикидывала, в какой бы супермаркет завернуть после работы, потому что еды в холодильнике явно не хватало на двоих – а может, и на троих, если учесть, что Маркос наверняка завернёт к подружке после уроков.
Пирс сразу, как пришёл, засел в реставраторской, но не с очередной пациенткой, страдающей разрывом страниц и надломом обложки, а с библиотечным каталогом. Когда Фогг и Корнуолл заняли привычные места и расставили шахматы, Тина выждала некоторое время для приличия, а затем направилась к стеллажу, где хранились подшивки газет, и начала пролистывать подряд, постепенно углубляясь в прошлое. В основном обращала внимание на письма с историями читателей, криминальную хронику и раздел с мистическими происшествиями, но иногда в разделе объявлений попадалось такое, от чего волосы дыбом становились.
«Ищу работу: ритуальные услуги, консультация по надгробным сооружениям; расширение клиентской базы, поиск новых клиентов; работа с наработанными клиентами. При необходимости ведение переговоров с клиентами, выезд на встречи».
Она дважды перечитала объявление, прежде чем сообразила, что под клиентами подразумеваются не мертвецы, а родственники и близкие усопших, но по хребту всё равно пробежал холодок. Некоторые заметки были явно шуточными – как, например, хэллоуинская статья об Одноногом Джоне-Прыгуне, якобы замеченном на окраине Лоундейла. Другие навевали жуть: оживающие ночью деревья у реки, стенающие души утопленниц, убийца детей, обитающий в омуте… Что из этого было правдой, что выдумкой – знал разве что сам Кёнвальд, но знаков он не подавал.