Лайшо вскакивает и бросается прочь, к выходу. Чёрт с ней, с Алидой! Права была Тимея – не стоит из-за какой-то ветрогонки себя губить!
Но мысль путается. Лайшо бежит по пути, который кажется ему верным и…
Видит себя. Себя, мирно сидящего, прислонившегося к дереву на той самой поляне, где был сам только что, откуда бежал, погнанный серебряными ветвями-змеями! Только здесь Лайшо почувствовал настоящий ужас. Всё, что было до этого – было детским испугом, а это…
Лайшо не может отвести взгляда от себя, ужас держит его на месте, ужас обвивает его невидимыми цепями и заставляет смотреть на то, как возле второго Лайшо начинают шипеть и извиваться ветви. Похожие на безглазых, безличных змей, они шевелятся и тянутся к Лайшо.
«Просыпайся!» – думает Лайшо. Ему кажется, что если второй он откроет глаза, то ничего страшного не произойдет. Торопясь пробудить себя же, Лайшо кричит, но звук не исходит из его горла.
Лайшо пытается отвернуться, но невидимая власть держит его таким. Она заставляет смотреть на то, как ветви медленно оплетают его, второго, как сдавливают, как перехватывают шею, заставляя открыться в немом крике его рот, и как проникают внутрь…
Лайшо тошнит и рвёт. Сила разжимается, позволяя ему упасть на колени и очистить желудок. Лайшо не находит сил, чтобы встать. Он остаётся так стоять, глядя на то, как его самого оплетают и оплетают бесчисленные ветви и…
Не сразу до Лайшо доходит. Он видит себя – ещё себя, а потом – сухое старое дерево со множеством узловатых сухих веток. Потом приходит понимание и Лайшо в ужасе откидывается на спину, теряя последнюю опору.
Он – дерево. Второй он – теперь дерево! Такое же чудовище, такое же, как и те, что напали на него.
Нет, он не дерево. Он лежит на земле. На холодной земле. У него бешено стучит сердце. Он не дерево!
Он-то нет. а другие деревья – это что тогда?
Лайшо оглядывается по сторонам. Кругом стена деревьев. Таких же, одинаковых! Они одинаково старые, на каждом отсутствует листва и есть только эти узловатые ветки, ветки!
Лайшо поднимается. На него не покушается никто, но Лайшо кажется, что за ним наблюдают. Кто-то незримый. Или кто-то, принявший другой облик?
Кругом – стена. Ни тропы. Откуда он пришёл? Куда идти? но надо идти. Лайшо овладевает собой, и постоянно озираясь, стуча зубами от ужаса и странного холода, идёт на удачу.
***
–Шестая, – шелестит Орбан и Тимея сползает на землю. Всё. В ней нет мести. Ещё не обрело горе эту форму. Сейчас она разбита.
–Не надо. Не надо. Мы ещё ничего не знаем! – Орбан усаживает Тимею. Он сам глубоко встревожен и разбит своей тревогой, но ей явно хуже.
–В самом деле, он сейчас появится!
–Конечно, появятся!
Галдят наперебой. Утешают не её – себя. Они все были здесь. они все – соучастники подлости и сообщники глупости.
–Доигрались, болезные? – выступает из темноты Акош. Лицо мрачное. С ним – родители многих из юных и весёлых. Шумели, видимо, изрядно. Да и многие ушли этой ночью.
Тут же и мать с отцом Лайшо и Тимеи. Видят – Тимея почти без чувств. Отец закусывает губы – до боли и крови. Мать сразу же голосить…
–Это всё из-за Алиды! – одна из подруг (а в горе и неясно сразу какая именно) находит, как отвести от себя грех. – Это из-за неё Лайшо…
Алида вскрикивает от удивления. Ещё недавно совсем она молилась о том, чтоб Лайшо не вернулся, а теперь – все накинулись на неё, смотрят темно и ненавистно. Будто сами все не были здесь! и кто-нибудь, ну хоть кто-нибудь попытался её или Лайшо разубедить?
–Доигрались…– цедит с видимым удовольствием Каталина-швея. У неё шесть детей, да держатся дома. В общей забаве участия и не примут. Держит их Каталина в строгости.
Во всяком случае – так она думает.
–Доигрались, – повторяют подошедшие, глядя на детей – своих и чужих. С ненавистью, со страхом, с испугом, с тоскою. Кто себя вспоминает, свою непокорность, кто гневается.
–Это всё Алида! – новое обвинение. Новый шёпот. На этот раз уже меньше сторонников Алиды. За себя отвечать не хочется, а за неё и подавно. Никто ничего плохого не делал – так, посмотреть пришли. А остальное – она! Она – змея!
Алида смотрит вправо и влево – нигде ни сочувствия, ни понимания. Презрение. Ярость.