Нужно что-то придумать. Я зашарил глазами по классу. Учитель отвернулся к доске и стал что-то там увлеченно писать. Мой взгляд упал на окно слева, в котором отражался не только я, но и весь класс.
В голове мелькнула мысль. Разум бросился за ней в погоню и, настигнув ее в два прыжка, со смаком сожрал.
Я сощурился, глядя на свое отражение. Все дело в этом. Я отражаюсь на зеркальной поверхности. Но не просто я, а и мое «хенге» поверх моей плоти. Фактически чакра приняла тот вид, который мне был нужен.
Криво улыбнувшись, я перевел взор на свои руки. Чакра выделилась из тенкецу подушечек пальцев и послушно приняла вид раскрытой тетради.
Текера, хотевшая что-то мне сказать, картинно уронила челюсть и я не смог устоять перед соблазном немного над ней подшутить. С интересом заглянув ей в рот, я сделал вид, что задумчиво киваю своим мыслям и щелкнул ногием по ее зубкам. Девочка пришла в себя и, звонко клацнув зубами, сомкнула челюсти. Не обращая больше внимание на Текеру, я занялся созданием себе и карандаша. Но если внешний образ тетради я взял у своей соседки, то образ карандаша я взял из глубин своей памяти.
К сожалению, у «хенге» есть один очень большой минус: создаваемый предмет должен постоянно получать подпитку чакрой и ни прикаких условиях не терять контакта с телом, создавшего его. В моем случае это вылилось в то, что левой рукой мне придется держать тертадь, а правой — ручку. Впринципе, это терпимо.
Теперь письмо. На этом этапе нужно создать видимость того, что карандаш, что-то пишет на листе бумаги. Это намного сложнее. Ведь фактически мне нужно не только удерживать от разрушения образ двух соприкасающихся элементов техники, но и вносить в одну из них изменения. Причем по мере написаниня.
Не обращая внимание на начавшего лекцию учителя, я очень осторожно провел карандашем линию по бумаге. След от грифеля сначала не поспевал за моим движением, а потом стал опережать его. Поймать середину никак не удавалось.
Конечно если писать уж очень-очень медленно, то этот эффект не заметен, но при быстром письме(ну а фактически это не письмо, а воспроизведение моим разумом знаков на чакре вслед за движением такого же воображаемого карандаша) все выглядит совсем не реалистично.
В конце концов, я плюнул на это дело. Выглядит, что я пишу? Да! А если Кобаяси будет стоять рядом — буду «писать» очень медленно…
Справившись с своей модифицированной «хенге», я обратил внимание на остальных учеников. Как оказалось, абсолютное большинство из них откровенно скучало: всетаки наш класс — это лучшие из лучших и не то что азбуку(кстати, довольно сложную), а даже писать умели на вполне приличном уровне.
Преподаватель это быстро понял и даже пообещал на радостях на следующем занятии тест на проверку наших знаний.
Звонок объявил конец занятия и учитель, объявив перемену, стал собирать свои бумаги.
Под шокированным взглядом своей соседки я разрушил «тетрадь» и «карандаш», втянув обратно в тенкецу свою чакру.
Следующий урок у нас… Тайдзюцу.
Кобаяси не успел выйти в коридор, как в класс вошел жилистый мужик с протектором деревни на бритой налысо голове и одетый в стандартный костюм чунина. Его движения казались немного рваными.
Обменявшись кивками с предшественником, он зычно произнес:
— Класс! Мое имя Изаму Абэ. Я — ваш учитель по тайдзюцу. Поскольку на улице идет дождь, мы будем заниматься в зале. Все за мной!
И он вышел из класса.
Коротким «шуншином» я возник сразу за спиной учителя. При этом он остановился и внимательно смерил меня взглядом. Покивав своим мыслям, шиноби развернулся и неспеша пошел дальше. Я молча двинулся за ним.
Благодяря этой заминке, наши уже успели сгруппироваться за нами.
Пока мы шли по коридору и спускались по лестнице, я лумал над замим Академическим курсом тайдзюцу.
Сомневаюсь, что нас с самого начала будут чему-то учить. Скорее поставят против друг друга, что бы выяснить наш уровень.
Хоть медиков пригласят? Я-то буду пытаться сдерживаться, но если припечет, то могу ведь и убить случайно. И это без чакры и псионики. Да и физически я довольно силен…
Потом — а чему нас будут учить? И как?
Ладно, скоро увижу.
Зал был большим. Деревянный пол, высокие крашенные бетонные стены. В зале также был, сейчас пустующий, второй этаж, представляйвший собой нечто вроде ложи в театре. Туда из зала вела довольно узкая лестница.
Учитель вывел нас на середину помещения и обренулся к нам. Окинув нас всех взглядом, он начал говорить:
— Вы все состоите в группе «А», а значит должны представлять что такое тайдзюцу. Каждый шиноби в той или иной мере умеет дратся. Наше тело — это наше главное оружие. Еще не было шиноби, не знающего хотя бы пары приемов в тайдзюцу. Будете ли вы боевиками, поддержкой или ирьенинами — вам всегда будет нужно тай… Это, пожалуй, все, что я вам хотел сказать. — он открыл один из кармашков жилета чунина. Достав из него аккуратно сложенный лист бумали, он медленно его развернул и пробежался по написанному там глазами. После чего, посмотрев на нас, произнес: — Сейчас, я буду называть имена и вызванные будут дратся друг с другом. Правила просты: никакого ниндзюцу или гендзюцу. Одно тай… — Он неожиданно посмотрел на меня: — Если кто из вас может, топусть не использует чакру. — все ясно, не дурак. Учитель заскользил взглядом по остальным: — Я имею право прекратить поединок в любой момент. По моему окрику вы прекращаете кошачью свалку и расходитесь в стороны. Не забывайте, что вы все из Конохи. Поэтому никакого выцарапывания глаз и откусывания яичек… Парни будут драться с парнями, а — он неожиданно широко улыбнулся и продолжил: — наши маленькие бешеные фурии будут разбираться между собой… — Он посмотрел в листок и назвал первые имена: — Джун и Хиро!