– Мне уже неспокойно, – сказала Сванлауг, поднимая глаза. – Вы слышали его стихи? После смерти Эсхейд они словно бы повторяют друг друга, лишь слегка изменяется смысл. На уде он стал играть пресно, бесчувственно, как если бы слепо следовал заученным нотам. Это тревожный знак.
– Возможно, тебе показалось? – осторожно спросил Скарпхедин.
Сванлауг пристально посмотрела на него.
– Показаться может, когда ты смертный.
– И все равно подождем, – примирительным тоном сказала Мьядвейг. – Может быть, у Овейга ничего не получится, может быть, он вернется на правильный путь совсем скоро. Если он серьезно ошибется, думаю, ему хватит ума, чтобы это понять и одуматься.
– Не так уж он и оступился, – пробормотал Скарпхедин. – Кто из нас не ошибался и в юные годы не совершал всяких глупостей? В конце концов, Овейг очень сильный маг. Я однажды видел, как он колдовал. Мне казалось, он способен поднять все пески и обрушить их на головы наших врагов.
– Ну, для того, чтобы поднять пески сил одного Мага не хватит. Может быть даже не хватит сил и всех Магов Триады, если мы не призовем ворожей и жрецов… – пробормотала Сванлауг, разглядывая исписанный вдоль и поперек папирус, который она собиралась бросить в огонь. – Эмхир хорошо обучил Овейга, но не переоценивай его силы.
– Верно, не преувеличивай. Он еще слишком молод и ничуть не лучше прочих магов – опыта у него мало пока. Ты не видишь гораздо более явных вещей. – Она знаком подозвала своих помощниц.
Мьядвейг сверкнула глазами, затем опустила веки. Легкое белесое сияние озарило контуры ее одежд, послышался неуловимый вздох, подобный последнему вздоху умирающего, – и перед Скарпхедином предстала Мьядвейг, сотканная из мягкого света, полупрозрачная, точно дух.
– Видишь? – голос ее звучал невесомо и гулко. – Я тоже что-то могу, научилась чему-то здесь. Потому что я сдержана, усердна и… отравлена.
Тело ее покачнулось. Молчаливые помощницы спешно подхватили ее и опустили на пол.
Призрачная Мьядвейг обошла вокруг Скарпхедина, лицо которого приобрело удивленное выражение. Он чувствовал знакомый благоговейный ужас, охватывавший его всякий раз, когда он сталкивался со столь явными проявлениями магии.
– Я всякое видел, но подобного – никогда.
– Никто из наших Магов здесь так не может. Никто не прошел такого же пути и никогда не пройдет, Скарпхедин, – она улыбнулась. – Надо сказать, умеренность во всем – первейший из Обетов, который надо соблюдать, чтобы чего-то добиться.
Очертания ее стали меркнуть и снова та Мьядвейг, что лежала на полу, глубоко вздохнула и открыла глаза. Девушки помогли ей подняться. Сванлауг следила за их движениями усталым взглядом.
– Знал бы ты, какие возможности открываются передо мной, стоит мне покинуть мое изможденное тело, – произнесла Мьядвейг.
– Мне этого не познать, увы. Но если бы… – Он осекся.
В руках Сванлауг Скарпхедин увидел рисунок, всколыхнувший в его памяти события почти двадцатилетней давности: на бумаге тонкой выделки была изображена птица Рух. Нойрин, словно бы равнодушная к своему творению, уже поднесла хрупкий лист к огню.
– Стой! Подожди, Сванлауг, – взволнованно воскликнул Скарпхедин. – Отдай его мне.
Нойрин нежно улыбнулась и протянула ему рисунок.
VIII
Бывали в жизни Сандара ленивые часы, когда он лежал в тишине внутреннего двора своего дома, прячась от дневного зноя. Он не страшился солнца и был привычен к жаре и лишениям, но, стоило ему оказаться в родных стенах, он становился медлителен и привередлив, точно какая-нибудь изнеженная красавица, никогда не покидавшая сераля. Мысли его, однако, успокаивались не сразу, и какое-то время он, глядя на мерное покачивание опахала в руках раба, еще думал о том, как хорошо было бы поохотиться где-нибудь в окрестностях Гафастана, взбудоражить собственную кровь и пролить кровь какого-нибудь зверя. С собой бы Сандар позвал Ноттиарна – Терниб был слишком труслив и всячески избегал любимой многими забавы – и Овейга, хотя тот предпочитал скачки. Лошадей Гарван загонял, не щадя даже самых дорогих скакунов; скачки на верблюдах ему нравились меньше: эти животные были строптивее, и в таком состязании зачастую было непросто определить победителя. На охоту Овейг отправлялся без рвения, не потому что ему претило напрасное кровопролитие, но потому что оно давалось ему слишком легко.