– Скоро, Суав, очень скоро. Этот город Эмхир вверил мне, и едва ли кто-то пойдет против его воли, что бы ни случилось.
Он посмотрел на Рависант, их взоры встретились. В ее глазах он увидел столько света, столько любви, что у него на миг перехватило дыхание. Это чувство, озарявшее Рависант, и пугало его, и манило. «Это, должно быть, подлинное сияние Амры… О, бросить бы всё…» – подумал он, ослепленный, пораженный в самое сердце. Наваждение схлынуло почти тут же: очнувшийся от оцепенения разум напомнил Овейгу о долге перед Гафастаном.
– Час поздний. Сегодня я должен идти, – рассеянно сказал Овейг.
Суав взглянула на него, прищурив глаза, Рависант же смотрела так, будто собиралась броситься за Овейгом. Он ушел поспешно, толком не попрощавшись с Сандаром, который, заметив смятение друга, даже не пытался задавать ему вопросы.
Очутившись на темной улице, Овейг минул несколько домов и прислонился к стене одного из них, тревожно вцепившись в обернутый вокруг головы край тагельмуста. Пробужденное Рависант стремление сердца и суровая правда рассудка сцепились в нем, точно два диких зверя. Как просто было бы оставить все и всех, забыть про Гафастан и указание Амры, забрать Рависант и покинуть Триаду, устремившись к счастью, которое было бы вверено лишь двоим. Обязательства же сковывали его цепями. «Сколько лет мне придется править, прежде чем вернется Эмхир? О, это будет жизнь, полная непрерывных трудов, и работать мне придется не для себя, а для Наставника, ведь я не могу предать его доверие».
Он прикрыл глаза. Зверь разума победил.
X
В день, на который был назначен обряд, Триаду накрыла песчаная буря. Жрецы уговаривали Овейга отложить свадьбу: опасно принимать важные решения и начинать что-то новое, когда Великая Дщерь заглядывает в проявленный мир. Овейг не соглашался, и в назначенное время все трое – Суав, Рависант и Овейг – предстали перед алтарем Амры. Обряд проводила прежняя суровая жрица, сухая и бесстрастная.
Тонкие веревки из конского волоса казались змеями в ее руках, каждое слово ложилось на слух ударом плети и отзывалось болью в еще не заживших ранах Суав. Амра взирала на нее равнодушно, а горячую руку Овейга и вовсе хотелось оттолкнуть. Невидимые путы собственных обещаний держали Суав крепко, и она внимала ритуальным речам суровой жрицы с трепетной покорностью, хотя в уме ее ярко и живо восставали картины недавнего прошлого.
Пойманная, Суав долго плакала, обняв колени своей покровительницы, каялась, клялась, что не ради себя обокрала Милостивую Амру. И рассказала про сестру. Жрица слушала ее молча, ничего не отражалось на ее сухом лице, лишь темные глаза нехорошо поблескивали.
– Амра Милостива, буду милостивой и я, – сказала жрица. – Но не перечь воле Матерей. Если они считают, что Рависант уготована иная судьба, так тому и быть. Потому я ни дам тебе ни сузы, чтобы выкупить ее.
Она наказала Суав, как любую другую жрицу, но словно бы за рядовую провинность. Для Суав, однако, эти пять ударов плетью были страшнее всякой казни: они должны были остаться извечным напоминанием, чтобы она никогда не забыла, как дерзнула обокрасть Милостивую Амру и как Овейг ее подставил.
Через отверстия в потолке сыпался песок. Рависант казалось, будто это сама Великая Дщерь благословляет ее союз с Овейгом. Иные песчинки на его тюрбане поблескивали крупицами золота. Суав же думала о том, что это лишь песок, который потом придется долго вычесывать из волос. Его хрупкий, тонкий поток заставлял ее все время поводить плечами, пусть она и боялась под тяжелым взглядом жрицы сделать хоть какое-то лишнее движение.
Когда обряд был окончен и путы из конского волоса были брошены в жертвенную чашу, Овейг вместе с Суав и Рависант отправился в дом Сандара, чтобы отметить свою долгожданную свадьбу.
Праздновали долго, до самой ночи, когда буря, наконец, утихла и улегся ветер. Сандар, Ноттиарн, Терниб и Эрдем поднесли Овейгу подарки. Сандар знал, что, если они с друзьями не позаботятся о том, Овейг войдет в совсем пустой дом. Рабы Сандара успели подобающе убрать комнаты, отведенные Овейгу в старом особняке возле Этксе. Теперь слуги несли туда подаренные ковры, кувшины и корзины, полные зерна, сушеных фруктов, сундуки с тканями, медную и посеребренную посуду.
Праздничная процессия проводила их до дома под звуки флейт и бубнов, под любопытными взглядами припозднившихся прохожих, Вестников и праздных горожан, смотрящих сквозь щели ставень. Суав была задумчива и молчалива, Рависант – весела и беззаботна. Улыбка не сходила с ее губ, и Овейг не сводил глаз со своей возлюбленной. Суав для него словно бы не существовала, за весь вечер они едва ли обменялись парой слов.