Рабы оставили в комнатах свадебные подарки и вместе с гостями смиренно покинули дом. Овейг еще видел теплые улыбки на их устах, отзвуки хмеля в голосах, в глубине которых таились тонкие нотки предвкушения: никто не избегал мыслей о том, сколько удовольствий ждет Овейга на брачном ложе с такими красавицами. Суав подошла к распахнутому окну и некоторое время стояла, глядя вслед удаляющимся гостям.
Когда последний из них покинул комнаты и веселые возгласы утонули в сгустившейся на улицах ночи, Овейг повернулся к женам. Суав смотрела отстраненно, холодно, словно тело ее было чуждо всякому желанию. Рависант кусала губы, бросая на Овейга робкие влюбленные взгляды.
Прежде у Овейга были женщины: он часто коротал вечера и ночи с самыми соблазнительными из рабынь Сандара. А к Эсхейд ему так и не удалось прикоснуться, и дальше невинных ласк они в своей любви зайти побоялись. Теперь он очень смутно представлял, как быть с Суав и Рависант: уделять внимание одной из них было бы нечестно. Суав было безразлично – он это видел, – но Рависант была недостаточно смелой, чтобы позволить сестре молча смотреть.
Овейг прикоснулся к разуму Суав мыслью:
«Ты же любишь свою сестру, Суав. Помоги ей не робеть. Ты теперь моя жена. Разве тебе позволено оставаться в стороне?»
Горьковатая улыбка тронула губы Суав. Она затворила ставни, подхватила сестру за талию и подвела ее к Овейгу. Рависант вопросительно посмотрела на Суав. Ее улыбка стала почти торжествующей: в хорошо знакомом ремесле она искала отдушину, стараясь думать о том, что будет ублажать очередного гостя Обители, а не нелюбимого мужа. Ее сердце было пусто и жаждало только свободы.
Овейг поцеловал запястье Рависант и позволил ей начать развязывать тагельмуст.
***
Суав проснулась первой. Просторную комнату заливали горячие солнечные лучи, с улицы слышны были шаги и разговоры, на первом этаже кто-то гремел утварью, и тихо хныкал чей-то ребенок. Невольно подумав о том, что служение Амре для нее, должно быть так и не кончилось, Суав села. Свет приятным теплом ложился на кожу, спину едва уловимо тянуло болью. Новый дом Суав был чужд и незнаком, она не торопилась встать и начать хлопотать по хозяйству, в этом полагаясь на сестру, которая спала в объятиях Овейга. Во сне Гарван был обыкновенно прекрасен. Черты его, овеянные безмятежностью сна, казалось, были наполнены неуловимым сиянием, манящим взор. Это отзывалось в Суав негодованием сердца. Она знала, что все в этом мире – и простое, и сложное – состоит из более мелких элементов, самое красивое может таить уродливое, а самое страшное может быть не лишено и крупиц красоты. Она чуть подалась вперед, чтобы пристальнее вглядеться в лицо Овейга, надеясь увидеть хоть что-то несовершенное. Казалось бы, подбородок островат, а линия челюсти тяжелая, как у статуи, нос не так прям… Веки Овейга дрогнули, пелена сна рассеялась, потревоженная пристальным взглядом Суав. Рависант тоже проснулась.
– Скажи мне, Овейг, – начала Суав, – почему ты в полусне назвал Рависант чужим именем?
– Чьим же? – Овейг попытался отвечать невозмутимо.
– Ты назвал ее Эсхейд.
Рависант смущенно поджала губы. Ей было обидно, что на ее месте Овейг представил – хотя бы на мгновение – иную девушку, но не хотела думать об этом долго. Гарван не стал отвечать, отвел глаза и вышел в соседнюю комнату.
– Так вот, дорогая Рависант, – вполголоса пробормотала Суав и откинулась на подушки, чувствуя на себе растерянный взгляд сестры.
– Зачем, Суав? Сейчас твои слова не добавят нам счастья. Пусть прошлое останется в прошлом.
Из соседней комнаты послышался плеск воды.
Рависант вздохнула.
– Ты здесь госпожа, а я здесь пленница, – вполголоса произнесла Суав.
– Но все же свободнее, чем где-то еще. Овейг добр к нам.