– Этого мы пока не знаем, Рависант. Одна ночь не говорит ни о чем. Сколько с трудом обретенных сокровищ было брошено в пыль? Знаешь, сколько их таится в кладовых Обителей и никогда не видит солнца, не чувствует живых прикосновений?
В комнату вернулся Овейг. Одетый в будничный наряд, он еще не успел повязать тагельмуст: длинный отрез синей ткани покоился в его руках, точно мертвая змея, спустившая хвост до самого пола.
— Я все же скажу вам, чтобы ваши сердца были свободны от ревности. Ибо кто ревнует к мертвым? – уста его тронула мечтательная улыбка. – Что же, когда-то мое сердце и помыслы принадлежали другой девушке, которую звали Эсхейд.
Чтобы отвлечься, спрятаться от пытливых взоров своих жен, Овейг стал надевать тагельмуст.
— Она была ученицей Мьядвейг Протравленной, но в ее жилах текла уинвольская кровь, и многие смотрели на нее с презрением. Мьядвейг говорила, что Эсхейд должна покинуть Триаду вместе с Эмхиром и его людьми, ибо такова воля Эсгериу. Я был уверен, что такова была воля только Мьядвейг. – Он обернул ткань вокруг шеи. – Эсхейд осталась со мной, здесь. Продолжила служить Мьядвейг. Она очень хорошо разбиралась в ядах. И в змеях. Часто ловила их. – Свободный конец ткани он стал обматывать вокруг головы, плотно заминая края. – И так однажды я вернулся в Этксе и узнал, что Эсхейд мертва. Ее укусила змея, а противоядия не было. Слишком поздно ее нашли.
Он вздохнул, словно бы повторяя про себя роковое «слишком поздно».
– И я отпустил ее, ведь иначе не может быть. Должно быть, на то и правда была воля Эсгериу. Кто знает, кто счастливее теперь: мы – здесь или она – там? – Овейг посмотрел вверх, закрыл лицо краем тагельмуста и, кивнув женам, ушел.
Сестры переглянулись.
*
Белая, белая девушка: таких нойрин не бывает. И ресницы белы, и брови, и кожа – молоко, точно самый белый шелк, светлее самого чистого облака. Тонкие, как паутина, светлые пряди выбились из-под тагельмуста, золотистый песок припорошил темно-синие одежды.
Сестры склонились над ней. Девушка бредила.
– Вы слышите? Слышите, о пришедшие от Амры! Слышите? Кто-то поет! И мелодия льется, трепещет, точно струн касается мой возлюбленный. Вы слышите? Или Амра глуха к прекрасному?
Губы ее были бледны и сухи, а голос – тонкая, острая нить – звучал только лишь последними отблесками угасающей жизни.
Суав опустилась на колени, но едва коснулась песка – отпрянула: рядом с умирающей лежал плотный мешок. В нем шевелились змеи. Перехватив его за шнурок, Суав отбросила его подальше, надеясь, что узел крепок и змеи не расползутся.
– Смотри, Суав, – сказала Рависант, – посмотри на ее руку.
Она подняла широкий рукав. Под самым запястьем – две алые точки.
– Мне кажется, поздно, – вполголоса произнесла Суав, глядя, как сестра припала губами к ранке, надеясь вытянуть яд. – Не рискуй: если это аспид Илму, значит, только она ей и поможет.
Рависант выплюнула отравленную кровь.
Жаркие дуновения ветра несли мелкий песок, путавшийся в волосах сестер и все сильнее засыпавший бредящую нойрин. Ее голос становился все тише, слов – все меньше. По устам скользнула блаженная улыбка, легкая, точно упавший на воду лепесток.
– Поздно.
– И что же мы скажем в Этксе?
– Ничего не скажем. Пойдем, сестра, – сказала Суав и взяла Рависант за руку. – Пойдем, нам тут нечего делать.
– Поздно, поздно, – вздохнула Рависант, поднимаясь с колен.
XI
Несколько месяцев спустя
– Почему мне кажется, что Эмхир мертв? – вопрос сорвался с губ Сванлауг случайно, когда она, сидя в библиотеке, рисовала бушующее море, грозящее потопить мощную уинвольскую трирему.
Мьядвейг, пришедшая одна, без своих помощниц, поставила на стол новые краски. Ее молчание затянулось.
– Потому что его здесь нет. А смерть, как известно, лишь надолго затянувшееся отсутствие.
– Почему тогда, когда все говорили, что он погиб, я считала иначе? И была права. А теперь? – она подняла глаза на Мьядвейг. Та невозмутимо повела плечом.
– Кто знает, где сокрыта правда? Быть может, ты была равно права и неправа и тогда, и сейчас. Он может быть жив для мира, но мертв для Триады. И тогда, – она задумчиво потянула слово, – нам придется мириться с Овейгом, когда он станет во главе Гафастана. Чтобы он ни делал – время и воля Эмхира против нас.