– Мы пытали их главарей. Единственную остававшуюся стоянку мы уничтожили. Мои люди привезут награбленное ими к грядущему утру.
– Хорошо, – сказал Скарпхедин. – Твои люди могут идти. С тобой я бы хотел еще кое-что обсудить.
Воины вышли, притворив дверь; чуть теплый сквозняк рванулся через комнату, потревожив разложенные на столе папирусы.
Трое магов повернули головы одновременно, точно псы, почуявшие добычу. Один из них, высокий Гарван со строгим аскетичным лицом, скользнув недобрым взглядом по Одмунду, подошел к Скарпхедину и что-то ему шепнул. Тот нахмурился, и, когда Маг отошел, обратился к Одмунду.
– О награде речь пойдет позже. Сейчас я вынужден спросить другое. – Скарпхедин вгляделся в его усталое лицо. Одмунд с трудом поборол желание отвести глаза.
– Ты когда-либо пробовал фёнский или, как его чаще называют, гафастанский дурман?
Одмунд нервно сглотнул. Ему было что скрывать.
– Такое длительное молчание вызывает подозрения.
– Он будет лгать, ведь он боится смерти, – подал голос один из Магов.
Мысли о собственной казни и о несчастливой судьбе Лели вспыхнули в разуме Одмунда. Он сокрушенно покачал головой.
– И наверняка втянул в это кого-то еще из числа своих смертных товарищей, – добавил Маг.
– Нет, – поспешно ответил Одмунд. – Только я. Вы знаете, – он обратился к Скарпхедину, – как сложно нам приходится порою. И мы… я… просто чтобы оставаться… Мы валились с ног от усталости. Нам нужно было взять откуда-то силы. Откуда, если отдых невозможен, а иные источники от нас, не-магов, сокрыты?
– Ты, должно быть, слишком плохо учился, если не знаешь других способов, – произнес Скарпхедин.
– Я отправлю кого-нибудь арестовать его людей, – сказал Маг.
Скарпхедин кивнул.
– Нет! – воскликнул Одмунд. – Я же сказал, что только я…
– Твой язык предал тебя, – ответил Скарпхедин. – Ты сам говорил «мы» …
– Мы уведем его, – сказал другой Маг.
«О, Илму», – мысленно взмолился Одмунд. Он знал, что пощады не будет.
***
Сбывшаяся мечта не наполнила Рависант тупым ленивым удовлетворением, она по-прежнему оставалась внимательной и чуткой, и не могла не заметить, что Овейг отдалился от нее и Суав, что-то гложет его; сияние его глаз потухло, он стал молчалив, подчас даже холоден, и Рависант почти не верила прежним проявлениям его чувств. Страх ледяною змеею лег на ее сердце.
В один из вечеров Рависант и Овейг коротали время на просторном балконе, устроившись на коврах и подушках. Суав отлучилась к Лели: Одмунд отсутствовал который день, и Лели было скучно без собеседника. Чтобы пойти к ней, Суав, как и прежде, даже и не думала просить разрешения у Овейга.
– А Суав будто бы начала меняться. В лучшую сторону, – суховато, но с ноткой прежнего веселья заметил Овейг. – Смиряется или наконец-то поняла, что я для нее достаточно хорош?
Рависант улыбнулась, скрывая тревогу. Если Овейг заметил перемену в Суав, он мог бы догадаться, что она ему изменяет. Рависант не была уверена, что, если он узнает правду, Суав избежит его гнева. Опасаясь, как бы случайно не выдать сестру, она попыталась увести разговор в другое русло:
– Должно быть, ты прав, Овейг. Но расскажи мне лучше, что за цепь ты привез? Откуда она? И зачем нужна?
Овейг нахмурился.
– Я ее нашел. Древняя вещь, но мне кажется, я видел ее прежде. Когда-то давно, жившие в этих краях цари оживляли с ее помощью своих павших приближенных.
– Но как? – удивилась Рависант.
– Ну, – он потер пальцами лоб, – какая тебе разница? Ты все равно не сможешь ею воспользоваться.
Рависант ничего не ответила, лишь попыталась улыбнуться, будто не заметила резкого тона Овейга. Он вздохнул.
– Если тебе так интересно…
– Нет, ты прав. Это мне ни к чему.
– Но я знаю, ты любишь всякое… Если и за сказом о Гартааме пошла в Гафастанскую библиотеку – твоей любознательности можно позавидовать.