Рависант поджала губы.
– Эту цепь надо обмотать вокруг исцеленного тела или нового, потом призвать душу умершего, и маги должны передать цепи немного своей силы, чтобы все получилось. На деле, должно быть, все гораздо сложнее. Едва ли кто-то из ныне живущих когда-то ее использовал. Или использует.
– Но откуда ты это знаешь?
– Не знаю, – ответил Овейг и прилег, опустив голову на колени Рависант, – просто помню. В конце концов, многие из Гарванов когда-то жили здесь. Кто может сказать, какие сокровища хранит наша память…
Рависант запустила руку в волосы Овейга, а другую положила ему на грудь.
– Знаешь, перед нашей с тобой встречей я не успела дослушать легенду о царевиче Гартааме. Поэтому я пошла в библиотеку. Ведь сказочника не найти.
– Да, понимаю, – устало выдохнул Овейг
– Среди списков я нашла не так много. Должно быть, на ней писарям нечему поучиться. И лишь один из библиотекарей согласился говорить со мной. Удивительно, но, оказывается, у этой легенды много разных версий. Некоторые считают, что Гартаам погиб, а его славная Йерене потерялась в песках. Иные пишут, что они все же встретились и жили счастливо, а все враги были побеждены. Кто-то даже думает, что Гартаам когда-то жил в этих землях и боролся с Царями, до того, как матери Пустыни обратили на Афлетан свой гнев. Как же понять, где истина? Каков был конец легенды, что я могла услышать тогда, на базаре?.. Как ты думаешь, Овейг?
– Я думаю, – сквозь полудрему ответил он, – что царевич принял изгнание вместе с остальными…
XVII
То, что вчера лишь, прелести полно,
Будило ум и душу волновало,
Вдруг оказалось смысла лишено,
Померкло, потускнело и увяло.
Герман Гессе
Как и прежде, у Сандара можно было найти привычное веселье. В последние месяцы он отчего-то не покидал Гафастана, а потому казалось, что его дом дни напролет полнился музыкой, смехом и разговорами.
В этот вечер Овейг был сам не свой, тихий, задумчивый, опустошенный. Его душа молчала, непроявленный мир то исчезал, прячась от его внутреннего взора, то заслонял реальные образы.
– Неужели ты нам ничего не прочитаешь? Не споешь? – спрашивал Ноттиарн.
– Нет, – ответил Овейг.
Он вздохнул. Ему почудился отголосок дурмана среди запахов цветов, фруктов и табака. Сандар был нарочито весел и избегал смотреть другу в глаза, но Овейг не придал этому значения.
Они пили бездумно, как люди, обуянные страстями. Отставив чашу, Овейг прилег на ковер и замутненным взглядом смотрел в темнеющее небо.
Он выпил слишком много и теперь отдавался опьянению с исступлением загнанного человека. Он силился припомнить, как вернулся домой, после того, как нашел цепь. Память не сохранила ничего, кроме отрывочных воспоминаний о солнце, жажде и тяжести золотых звеньев. А когда он проснулся на следующий день после своего возвращения, ему показалось, будто не то не он вернулся, не то мир неуловимо изменился. Мираж ли Великой Дщери окружал его или собственные видения захватили разум – Овейг не мог разобрать. Он смотрел на Рависант, но видел словно бы чужую женщину и невольно удивлялся тому, как быстро ему наскучила та, которую он собирался любить вечно. Душа его стала будто русло пересохшей реки.
Овейг повернул голову и заметил втоптанный в ковер моток серебристых ниток
«О, неужели, и здесь они! – машинально подумал Овейг. – Неужели я их на себе принес? Когда уже Суав закончит свое покрывало?..»
Терниб обсуждал что-то с Сандаром, Эрдем прервал их и, поскольку был самым трезвым из всех, взялся за ребаб. Звуки его точно ножом резали слух Овейга, заставляя мысли путаться.
«О, тишины бы… о, молчания… зачем я пришел сюда? Мог бы я покинуть этот мир, следуя за Эсхейд? Мог бы я…»
Ему снова почудился запах дурмана.
«Быть может, что-то подсказывает мне?» – подумал Овейг. Но он презирал и табак, и дурман, не желая связывать себя скверными привычками и отдавать избавление от чувств на откуп местным травам.
Слова стихотворения, слетавшие с уст Эрдема, пробудили в Овейге давние воспоминания. Стараясь не показать переживаний, Овейг прикрыл глаза рукою, будто на самом деле желал скрыться от мерцания огней, освещавших двор.