Дрожащей рукой он схватился за один из горизонтальных прутьев и поднялся. Овейг с трудом удержался, чтобы не отпрянуть, когда лицо Одмунда оказалось напротив его собственного.
– Ты плохо следишь за своими друзьями, Овейг.
Губы Овейга горько дрогнули, но он ничего не сказал.
– Мне предложил ваш дурман один из знакомых Сандара. Жилистый такой, шустрый. Как его имя…
– Терниб?
Одмунд несколько раз моргнул, сухо кашлянул и сказал:
– Да, этот.
«Значит, мне не мерещилось тогда», – подумал Овейг, чувствуя, как неизжитая жгучая ярость охватывает разум. Стало трудно дышать, Овейг ослабил тагельмуст, дернув его таким порывистым движением, будто хотел сорвать его с себя.
– Я… сам его убью, – процедил Овейг и бросился к дверям.
Краем уха он услышал, как Одмунд сказал: «Правда, не все ли равно, чью кровь проливать?»
Это чуть отрезвило Овейга, но не умерило его решимости.
Он прошел по улицам, не обращая внимания на взгляды горожан и разговоры, не замечая ни солнца, ни пыли, ни шума. Его вел Дар, он прял тонкую нить, указывавшую ему дорогу. Перед внутренним взором Овейга она то становилась ярче, то пропадала совсем, но он впервые следовал за ней, не сомневаясь.
Терниба Овейг нашел у какой-то лавки. Они с продавцом торговались яростно, и можно было подумать, что дело кончится дракой. Овейг не преминул прервать их:
– На пару слов, – сказал он, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно.
За собственным гневом Терниб не заметил скользнувшей в голосе Овейга угрозы. Он отвел Терниба в сторону, подальше от лавки, ближе к беленым стенам, за которыми укрылся внутренний двор чьего-то дома.
– Не стану тебя задерживать, – сказал Овейг, смягчая тон, – просто спрошу… как друга. Не найдется ли у тебя, Терниб, какого-нибудь дурмана?
Терниб нервно улыбнулся.
– Для тебя найдется, – осторожно ответил он. – Но почему же у тебя его нет, ты же Маг?
– Я имел неосторожность перечить Мьядвейг, так что теперь я его лишен. А надолго ли… не знаю.
– Так пойдем, у меня есть точь-в-точь такой же, как ваш, – он слащаво улыбнулся. – Я не ношу его с собой. Дома надежнее хранить.
Следовало выждать, умерить ярость, позволить Тернибу все показать, выдать себя. Но у Овейга не было больше терпения: только злоба, жажда наказать, отомстить. Овейг схватил Терниба за ворот и встряхнул.
– Откуда ты взял его?
– Эй-эй, что ты вообще… Скажу! Скажу! Мы подобрали его на улице, какие-то Гарваны обронили целый кисет. А потом мы сами разобрали, что в него входило… не всё, конечно…
Овейг толкнул его, и Терниб оказался на земле. Глядя с ужасом и непониманием, он стал отползать назад.
– Ты понимаешь, кто от этого пострадал? – жестко выговаривая каждое слово, спросил Овейг. – Ты хоть понимаешь, кто еще мог пострадать?
– В этом нет ничего дурного, – голос Терниба дрожал. – Для вас дурман – обычное дело, вы не получаете от него правильного удовольствия. Только мы, смертные, можем оценить его по достоинству.
– Это дано нам, но не для праздных утех. Мелкие умы могут только низводить и отравлять.
Овейг продолжал наступать. Он слышал, как по соседней улице проехали всадники: они могли бы их заметить; нужно было торопиться, нужно было решать.
– Отдам тебя нашим людям. Тебя ждет казнь, Терниб.
Тот вскочил и бросился бежать, но заклинание Овейга настигло его и сбило с ног. Терниб вскрикнул от боли.
«Если Мрок простила меня тогда, неужели не простит и сейчас? – мелькнуло в голове Овейга. – Тогда преступником был я, теперь же закон на моей стороне».
Рука потянулась к спрятанному за поясом ножу.
– Нет, Овейг! – воскликнул Терниб. – Прошу!.. Разве мы не были друзьями? Разве не помогали друг другу? Разве…
Чья-то сильная рука перехватила запястье Овейга. Он все еще был слишком слаб, чтобы сопротивляться и лишь попытался выдернуть руку, намереваясь отбиться очередным заклинанием.