– Ты слушаешь, Овейг? Ты слушаешь, ты внимательный, чуткий слушатель. Ты хочешь гаснущее сердце снова зажечь, мне ли не знать? Разве зря ты проливал свою кровь над жертвенной чашей?
Лодка неуловимо покачивалась на волнах.
– Я знаю, где тебе искать. Ты уже нашёл, но не пожелал увидеть. Славный Гарван, – пропел голос, – ты уже понял.
Перед внутренним взором его предстало древнее святилище и широкоскулая жрица в простом льняном платье. Или то была ее сестра?
– Ты просил о помощи – ты её получил. Бери, что тебе причитается.
Овейгу показалось, будто что-то холодное скользнуло по его груди. Он вздрогнул и проснулся.
«Великая река не допускает враждебных духов, – подумал он, поднимаясь. – Ни наяд здесь нет, ни ган-цангах. И ган-гачиг мне не опасны, ведь я не один из Царей... Неужели сама Амра говорила со мной?»
Еще не рассвело, ночь купалась в водах Великой реки, Гафастан спал, и слышно было только, как перекликаются караульные на городских стенах. Ступив на влажный песок, Овейг поправил сбившийся тагельмуст и пошел вдоль берега, не разбирая дороги. Возвращаться в опостылевшую келью не хотелось, сердце жаждало пить жизнь полными глотками. Все важные книги были давно прочитаны, полагавшиеся рядовому посвященному науки – изучены; Овейгу уже не нужен был Маг-Наставник, чтобы направлять его: дороги он знал и сам. Скарпхедин же, под надзором которого находился юный Гарван, не торопился отпускать его и не считал обучение оконченным. Овейг тяжело вздохнул. Он не мог ничего изменить, мог только покориться. Но было и то, что принадлежало лишь ему.
«Сколько раз слышал я истории о том, как трудно выбрать одну из двух красавиц, – подумал он. – Но я не стану: обеих введу в дом свой».
III
«Неволит ли меня Амра, как неволила моего Наставника? – Овейг вышел из-под навеса на солнце и прикрыл глаза рукой. – Хотя нет, он же не говорил с Амрой. Должно быть, она знала, что Рависант, понравится мне и я захочу забрать ее. Но если у них с Суав одна душа, кто я, чтобы разлучать сестер? И кто я, чтобы медлить? Если в сердце уже упали семена чувства, то как им не взойти под светом любовных взоров? Это на Фёне к понравившейся нойрин можно было присматриваться годами, здесь же все надо делать быстро… Местное солнце безжалостно, легко выжигает нежнейшие цветы. Остается лишь песок да голые камни».
Перед городской библиотекой сидели попрошайки: пыльные, истощенные, они тянули смуглые руки к прохожим. Овейг не знал, откуда они вдруг взялись: появились они не так давно; в Гафастане нищих было немного, все в основном были при деле и не просили милостыни. Женщины жалобно причитали; у некоторых из них были порваны мочки ушей. Говорили, однако, что эти люди из какого-то каравана, который не то разграбили, не то купец разорился и пропал, так что путники – чужие в Триаде – остались предоставлены самим себе.
Брезгливо выдернув край накидки из чьих-то цепких пальцев, Овейг взбежал по ступеням. В библиотеке было светло и пусто; только из дальней боковой залы доносился едва различимый шорох папирусов: там занимались юные писари.
Овейг нашел Рависант в коридоре перед основными залами, куда простых людей не пускали. Она сидела у основания колонны, прислонившись спиной к прохладному камню и, временами бросая вороватые взгляды по сторонам, читала какой-то криво исписанный свиток. Свет, лившийся из прямоугольного отверстия в потолке, окутывал Рависант легким сиянием.
Овейг негромко окликнул ее. Она встрепенулась, радостная улыбка озарила ее смуглое лицо.
– Как ты меня нашел?
Овейг пожал плечами.
– Я просто хотел тебя увидеть, и сама Эсгериу, должно быть, указала мне, где тебя отыскать.
Рависант осторожно отложила свиток в сторону.
– Рависант. – Он решил не медлить, но ему недоставало смелости, чтобы решиться. – Преступно было бы утаивать, ведь любовь – очень дорогой подарок… Ты знаешь, – он улыбнулся, – она уже обосновалась в моем сердце, привязала своих верблюдов и ставит шатры.
Рависант смущенно отвела взгляд.
– Но я не Наместник, и у меня нет ни власти, ни денег…
Ей хотелось сказать Овейгу, что с ним она согласна провести хоть всю жизнь, не попросив ничего взамен, но промолчала, чувствуя, как горят щеки.